Всеслав, сын Ратибора, считал, что у земли Озерного Края есть своя душа. Она дышала утренними туманами, что курились над гладью Великого озера, говорила шепотом камышей у берега и смотрела на мир тысячами холодных осенних звезд. В свои девятнадцать лет он знал эту землю лучше, чем молитвы новомодному византийскому богу, о котором все чаще говорили пришлые купцы. Он знал ее по весу меча в руке, по упругости тетивы лука, по тому, как отзывается земля под копытами его жеребца.
Его отец, боярин Ратибор, был под стать этой земле – такой же основательный, кряжистый и не терпящий суеты. Похожий на старого медведя, он правил краем не по княжескому указу, а по праву силы и справедливости. Люди шли к нему не со страхом, а с почтением. Его слово было тверже камня, а гнев – страшен, как зимняя вьюга.
– Вся эта княжеская грызня – как гроза в степи, – говаривал он Всеславу, наблюдая, как сын отрабатывает удары на деревянном чучеле. – Гремит, сверкает, а потом проходит. А земля – остается. И наша задача, сын, не в молнии целиться, а корни беречь.
Всеслав понимал его. Понимал, но не до конца разделял. Ему, чья кровь кипела молодой силой, хотелось порой не только беречь корни, но и проверить на прочность молнии. В дружине отца он был лучшим. Меч в его руке становился продолжением воли – быстрый, точный и смертоносный. Но отец редко пускал его дальше пограничных стычек с забредавшими пограбить лесными разбойниками.
– Твое время придет, – рычал он в ответ на просьбы сына отпустить его в набег на половцев. – А пока учись главному. Не махать мечом, а понимать, когда его нужно поднять.
Сегодняшнее утро было тихим и ясным. Мороз сковал землю, а тонкий слой свежего снега, выпавшего ночью, искрился под низким солнцем. Всеслав возвращался с соколиной охоты. За спиной у него висела пара жирных тетеревов, а на руке в кожаной перчатке гордо сидел любимый кречет Ясный.
У ворот их городища, добротной крепости из толстых дубовых бревен, его встретил старый воевода отца, Добрыня.
– Князь Святозар преставился, – сказал он без предисловий, и его седые усы печально обвисли. – В Киеве траур. И смута.
Всеслав нахмурился. Он помнил Святозара – огромного, седого князя с громким смехом, который гостил у них пять лет назад.
– Что теперь? Сыновья?
– Сыновья, – вздохнул Добрыня. – А где сыновья князя, там и дележ. Ярополк, старший, уже сел на стол. Но Олег в Древлянской земле и Владимир в Новгороде точат мечи. К нам уже едут. Гости из Киева. От Ярополка.
Душа Озерного Края, казалось, замерла в ожидании. Всеслав почувствовал, как по спине пробежал холодок, и дело было не в морозе. Он посмотрел на стены родного дома и впервые ощутил их хрупкость. Гроза, о которой говорил отец, сгущалась на горизонте. И она шла прямо на них.
