Цветаева поприветствовала генерала грозами и шаттл трясло и швыряло из стороны в сторону так, что он пролил на новый мундир кофе. Анкудинов просто ненавидел эту планету. Третий раз он сюда прилетал и третий раз его встречала непогода. Впрочем, стихи её, он тоже терпеть не мог.
«Я слишком стар для всего этого», – устало помассировав кончиками пальцев глаза, Николай Николаевич вздохнул и уставился невидящим взором в иллюминатор. Выдернуть человека с его собственного юбилея, практически из-за стола и объятий близких, друзей, только ради того, чтобы отправить за сотни световых лет побеседовать с пожизненно осуждённым… это уж слишком! В конце концов для этого подошёл бы любой полковник КГБ. Да что там! И майор сгодился! Так Анкудинов думал до встречи с всесильным руководителем комитета Елагиным.
– Николай Николаевич, как человеку опытному я хочу поручить вам несколько необычное, но чрезвычайно важное задание, – хозяин кабинета говорил стоя спиной к Анкудинову и уставившись в окно.
– Да конечно, Ваше Сиятельство.
– Полетите на Цветаеву в «Рубикон», вы там уже бывали, и от моего имени составите беседу с одним человеком.
«Составите беседу?» – Николай Николаевич был несколько удивлён, сбит с толку формулировкой руководителя, но поправлять его не осмелился.
– Слушаюсь, а кто он?
– Все материалы получите во время полёта туда. Главное запомните он должен согласится принять участие в программе «Последний шанс».
Анкудинов невольно вздрогнул от неожиданности, когда поднял глаза, а Старик каким-то чудом оказался рядом. Вот только что стоял у окна в не менее чем пятнадцати шагах от него и вдруг…
– Непременно добиться согласия?
– Он должен принять его добровольно, – старик сел напротив забросив ногу на ногу. – Я обязан этому человеку. Но пусть эта деталь останется только между нами.
Хорошо скрываемое любопытство ярким огнём запылало в груди Анкудинова. Он в комитете государственной безопасности работал почти тридцать лет и понимал, что в «Рубикон» – военную тюрьму особого режима, кого попало не посадят. Вообще там контингент был топовый – настоящие вояки, герои (без преувеличения), совершившие преступление и осужденные трибуналом. Нет, Империя не страдала слабоумием и смертную казнь сохранила, но те немногие, что на военном поприще овеяли себя славой, настоящей, заслуженной, снискали некоторую долю сострадания со стороны Его Величества и самого жестокого из судов. Хотя сам Николай Николаевич предпочёл бы пулю в лоб пожизненному заключению в камере. Условия для попадавших сюда было только два: осужденный не должен был запятнать себя сексуальным насилием и предательством. Вот так он и оказался на Цветаевой.
