Третий день. На третьи сутки всякие «автономные выживания», курсы МЧС и прочая романтическая муть выветриваются из головы, оставляя лишь первобытный, звериный инстинкт. Главное – выжить. Следующее. Дышать.
Алексей, с трудом переставляя ноги, уже не помнил, куда и зачем шёл. Его походка, обычно лёгкая и уверенная, превратилась в шаркающую походку зомби. Рюкзак, набитый когда-то дорогущим снаряжением, волочился по земле, как гиря. Навигатор сдох в первый же день, разбитый при неудачном падении с откоса. Телефон превратился в бесполезный кусок пластика – здесь, в этой богом забытой глуши, не ловило ничего, кроме птичьего щебета и зловещего шелеста листвы.
Он уже почти смирился с мыслью, что его скелет когда-нибудь найдут грибники, как сквозь частокол вековых елей мелькнул просвет. Не тропа – прямая, как стрела, просека, упирающаяся в … крыши. Деревянные, кривые, но самые прекрасные крыши в его жизни.
Деревня. Не «населенный пункт» с карты, а нечто архаичное, вымершее, будто сошедшее с фотографий позапрошлого века. Избы с почерневшими от времени срубами, покосившиеся заборы, колодец-журавль. И тишина. Та самая, оглушительная, которую он слышал последние три дня, но здесь она была иной – не природной, а настороженной, живой.
Он сделал шаг вперёд, и скрип гравия под его ботинком прозвучал, как выстрел. Из-за угла ближайшей избы показалась старуха с ведром. Их взгляды встретились. Алексей, собрав последние силы, попытался улыбнуться.
– Здравствуйте! Я заблудился, помогите, пожалуйста…
Старуха не ответила. Её глаза, выцветшие, как старые пуговицы, расширились не от удивления, а от чистого, немого ужаса. Она отшатнулась, ведро с грохотом полетело на землю, и она, не поднимая его, юркнула обратно за угол. Щёлкнул засов.
Алексей замер в недоумении. «Что, такой страшный?» – мелькнула усталая мысль. Он обвёл взглядом улицу. В другом окне мелькнула тень, и ставня тут же захлопнулась. Деревня буквально закрывалась перед ним, словно раковина от прикосновения.
Отчаяние, холодное и липкое, подступило к горлу. Он был так близок к спасению, но его здесь боялись, как прокажённого.
– Эй! – хрипло крикнул он. – Люди! Помогите!
В ответ – тишина.
И тут скрипнула дверь самого крайнего, самого обветшалого дома. На пороге стоял старик. Невысокий, коренастый, с лицом, напоминающим потрескавшуюся кору старого дуба. Он не выглядел испуганным. Его взгляд был тяжёлым, изучающим.
– Уходи, – глухо произнёс старик. – Не твоё здесь место.
– Я… я три дня в лесу, – Алексей едва стоял на ногах. – Воды… просто воды. Ради всего святого.
