Три ступеньки и широкое фойе перед входом, дальше рамки металлоискателя, слева в паре метров от входа за деревянной стойкой висят в воздухе две полицейские кепки. Одна нервно дергается из стороны в сторону, если подойти ближе, слышно, как рот под кепкой шепотом бранит футбольную сборную. Я кручу в ладони таблетку цитрамона, потом закидываю ее в рот и глотаю, не запивая.
– Как сонные мухи ползают, Леха, это разве футбол?
Вторая кепка исчезает за стойкой, я миную рамку и почти прохожу охранников. Болельщик на секунду отрывается от матча и пристально осматривает меня, то есть визитера, снизу вверх. Грязные туфли, штаны порваны, колено кровит, рубашка помята, пальто перекошено налево, красное лицо заплыло, нос сломан и подтекает сукровицей. В руках торт.
– Ты к кому такой нарядный нарисовался? Больничка дальше по улице.
Повисла тяжелая пауза, охранник начал медленно привставать. Из-за угла появился мужчина лет тридцати пяти в старом, но опрятном синем костюме. Подходя, он поднял руку, показывая обеспокоенной охране, что все под контролем.
– Это к нам, это к нам, это к нам! Извините, бывший преподаватель…
– Выглядит как бомж, твой преподаватель.
Цифровые трибуны взревели, охранник опустил голову, схватил журнал посещений и швырнул его в сторону.
– Два-ноль! Два-ноль! Два-ноль!
Мой приятель подхватил меня под руку и повел прочь от злосчастной стойки.
– Костя, что с тобой? Может, тебе скорая нужна?
– Не нужно, пойдем в учительскую, – процедил я, – вот, торт принес.
Чваркин, такой была его фамилия, отпустил мою руку и ладонью указал на длинный широкий холл, хотя я и без него прекрасно знал, куда нужно идти. Уже у двери учительской он остановился и накрыл дверную ручку короткими пальцами.
– Может, ты умоешься? Ну, куда в таком виде?
– Да нормально.
– Ну какой «нормально», Костя, нам звонили из полиции, – шепотом произнес он, – сюда приходили, искали тебя. Что случилось?!
Я подался вперед, Чваркин сделал шаг назад и прижался плечом к двери, закрывая вход.
– С банка звонили. Ты платишь на ипотеку?
Во мне всегда закипала гордость учителя русского языка и литературы, когда Чваркин использовал предлог «на» там, где он совершенно не нужен – заплатить на ипотеку, выйти на коридор, сходить на кино. Что за дискриминация старого доброго В? Ярость во мне уже била через край и выливалась наружу каплями крови из носа. Боком прижав коробку с дурацким бантом к двери, я освободил правую руку, вытер нос и одним хорошим ударом снес с лица Чваркина налет святости и дорогие, но бесполезные очки без диоптрий. Он присел и попятился, я дернул ручку, распахнул дверь, схватил его за ворот пиджака и закинул внутрь. Собравшиеся в учительской педагоги – трое женщин – обернулись. Я поставил торт на столик, у Чваркина отказали ноги, он упал на пол и только причитал: «Костя, ты что, Костя…».
