Тула в октябре – это не город, а состояние души, выраженное в оттенках свинцового и сырого. Воздух, густой от влаги и угольной пыли с давно закрытых, но не забытых заводов, цепко обнимал всё вокруг. Он просачивался сквозь щели в рамах, пропитывал одежду запахом мокрого асфальта и тления опавшей листвы, смешанным с едва уловимым, но вездесущим сладковатым духом пряников, который город, как визитную карточку, носил с собой даже в самое неприглядное время года.
Общежитие Тульского политеха на улице Мира, 33, было типичным представителем своей эпохи – панельная пятиэтажка цвета выцветшей охры, с сетками на первых этажах и граффити у входа, которое каждый год замазывали серой краской, и каждый год оно появлялось вновь. Внутри пахло вечной симфонией: вчерашний борщ из столовой, дешёвый табак, пыль, и, конечно, «Доширак» – его аромат бульонных кубиков и сушёной лапши был базовой нотой этого студенческого мира.
Комната 314 на третьем этаже принадлежала двум мирам. Одна её половина, у окна, была аккуратным островком отчаянного порядка: книги по сопротивлению материалов и теоретической механике стояли ровным строем, чертёжная доска была чиста, а единственным декором был постер группы «Кино» с выцветшим от солнца Виктором Цоем. Это было царство Василия Петрова, студента третьего курса, пытавшегося удержаться на плаву в море формул и расчётов.
Вторая половина напоминала последствия стихийного бедствия. Груда немытой одежды, в основном спортивных штанов и носков, росла у кровати, как грибница. На столе царствовали пустые банки из-под энергетиков, крошки и застывшие в странных позах провода от гаджетов. Это был ареал Егора, соседа Васи, чей храп по ночам действительно обладал сходством с работой дизельного двигателя «Беларусь» – монотонным, мощным и всепобеждающим.
Именно здесь, в этом микрокосме запахов старого линолеума, пыли и лапши, в хмурое утро, когда за окном дождь стучал по подоконнику не каплями, а целыми пригоршнями мелкой дроби, и случилось Неземное.
Вася, склонившись над учебником, где дифференциальные уравнения плясали макабрический танец перед его слипающимися глазами, потягивал остывший чай. Он размышлял не о величии человеческого разума, а о том, как бы продраться через этот термех и успеть на вечернюю электричку к родителям – мама обещала домашних котлет. Мысли его были просты, земны и окрашены лёгкой усталой грустью. Он никогда не думал, что его ждёт нечто большее, чем бесконечные лабы по сопромату и борьба с храпом соседа. Он мечтал просто сдать сессию, получить диплом и, может быть, устроиться на тульский завод, где работал его отец, – стабильно, скучно, надежно.
