В тот день много чего случилось, но прежде всего – гроза.
Помню парк, высокий клен, мощенную плиткой дорогу. Помню, как невероятно легко дышалось. В воздухе остро пахло озоном, а откуда-то из глубины подсознания всплывали и тут же исчезали ребяческие мысли: босые ноги, смех, лужицы. Эти воспоминания отчего-то тогда сильно успокаивали.
Отец и Настя идут рядом.
Она взволнована. Крепко сжимает мою руку, пряча за улыбкой смущение. Красивая… Сам себе завидую.
А еще горжусь и… все время пытаюсь выбрать момент, чтобы сказать отцу что-то очень важное.
Наконец решаюсь, но что-то внезапно меняется. Лицо отца становится суровым и настороженным. Это, конечно, не из-за меня, просто стоящий впереди мужчина как-то слишком пристально смотрит на… нас? Нет, на Настю.
Отец жестом останавливает нас и предлагает пойти по другой тропинке. Мы послушно сворачиваем. Что его так напугало? Все вроде бы нормально. Но тот самый мужчина снова впереди.
Я… Помню… Запах… Озона…
Ухмылку на худом лице незнакомца.
Помню собственный страх и беспомощность…
***
– Снова орал?! Психи чертовы! Как же вы достали! Заводитесь, мать вашу, как по цепной реакции.
Голос доносится из-за металлической двери, тяжелой и ржавой; прямо по центру – квадратное окно для подноса с едой и таблетками. Петли противно скрипят от натуги, металлическое полотно поддается. В проеме – злющий санитар с заряженным бензодиазепином шприцом.
– Щас устрою тебе путешествие по полной программе, –осклабившись, он огромной ладонью сдавливает мое плечо. Вена набухает, покорно принимая в себя иглу. Медбрат почти дружелюбно хлопает по щеке, мол, так держать, парень! И, подобрев, исчезает.
Начинаю считать минуты…
Одна. В глазах мутнеет.
Две. Голова гудит и кружится.
Три. Нависаю над сортиром. Выворачивает так, что кишки сводит судорогой.
– Нужно умыться, Леша, – голос Ольги.
Как долго мы делим палату? Не помню. Все в тумане. Дни перетекают из одного в другой, похожие как близнецы. Когда нет ничего, кроме жутких воспоминаний. Так бывает, оказывается…
Кажется, это был понедельник. Впрочем, не все ли равно?
Открываю глаза – напротив вторая кушетка. Блондинка с татуировками на руках разворачивает матрац, засовывает подушку в наволочку и уходит в туалет. Долго возится там, возвращается в пижаме с изображением льва и сообщает: «Мир изменился, я – за Гриффиндор! И не ****».
За что она здесь? И что означает эта фраза: «Мир изменился…»?
Какая разница?
Что бы там ни придумали местные «айболиты», всех нас роднит поехавшая крыша.
Точно… Ольга появилась в понедельник.
Мы – это пациенты санкт-петербургской больницы специализированного типа с интенсивным наблюдением. Постоянные обитатели, правда, называют ее иначе: «Королевство кривых». Доктора, санитары и главврач, выходит, прямые, а мы, психи, наоборот, кривые. Игра проста до безобразия: одни выпрямляют других.
