Зависимость – это всегда тяжело. Отчего бы она не была. Наркотики, как самый очевидный пример, то слабые, то сильные. Разного рода усилители ощущение, будто сахар или соль, даже острая пища. Кофеин и никотин к ним же.
У всех зависимостей ей один общее свойство: когда она появляется в твоей жизни, то, поступая словно женщина, крадет все твое внимание, все твои стремления в конечном итоге нацелены на то, чтобы удовлетворить потребность в личном сорте наркотика.
Бывают и крайне редкие зависимости, доступные только настоящим везунчикам. Но, точно коррелируя со своей редкостью, они являются и гораздо более пагубными.
Знаменитость, богатство, власть, здоровье, мощь, просветленность, интеллект и конечно же, чувство абсолютного превосходства над ближним.
I
Переплетение пастельных фракталов облегало птицу с обеих боков, создавая на ее живом тельце произведение искусства необъяснимой красоты. Эти размазанные сочетания цветов так и кричали о ее гордости. Маленький клюв и узкие глазенки на довольно внушительной морде, вызывали комичный эффект. Белоснежное оперение на брюхе, сейчас, постепенно окрашивалось в могильные оттенки. Два крыла, словно шторки, нападающие на поглощённые вечерней теменью окна, беспрекословно держали сипуху в воздухе. Бежевые крылья, в союзе с азартными молодыми ветрами, бежащие свой марафон с далекого севера, проносили сипуху над горящими домами. Бездонные черные глаза метались от одного места к другому, в противоречивом, своей осмысленностью для животного, действием – поиском чего-то определенного, чего-то, что не является потребностью для птичьего выживания, а напротив, угрожает ее сохранности. Кипящий дым, поднимающийся от земли, отпугивал кислород, в ужасе стремящийся выше, не давая птице спикировать вниз.
Сипуха наблюдала, как под гнетом пылающей орды, чернел и растворялся дом, на чердаке которого, в зимнее, остужающие все живое, дни, она проводила сонные часы. Когда-то гордый, статный, самый большой в деревне дом, имеющий, самопально сотворенный, второй этаж, теперь сгорал, оставляя за собой лишь горсти бесполезного пепла и, уходящие куда-то в далекий космос, извилистые дымные серпантины.
Птица не понимала, да и не задавалась вопросом, для чего она летает над пожаром и подвергает себя опасности, для чего она неустанно ищет. Однако, все ее инстинкты, все животные желания заставляли ее, страдая от случайных искр, попадающих по нежному брюшку, и дыма, раздражающего глаза, продолжать свой поиск.
Огонь, подобно луговой пчеле, разносящей пыльцу, перескакивал на новые дома, оставляя на них семя, что вскоре раскроется новым пожаром. Говорят, зороастрийцы почитают его. Верят, что, добывая огонь, они призывают его из чистого, метафизического измерения, отвлекают от своих, важных огненных дел для того, чтобы он согрел голого аборигена в ночи. В плату же ему они отдают сухие ветки и поленья, коими он в сладость насыщается, пока полностью не исчерпает горючие запасы древесины, превратив ее в хрупкий, но все же полезный, уголек. Сипухе были чужды чужие племенные верования, да и огонь она не призывала, была лишь уверена – этой ночью пламя невероятно голодно.
