– Это запрещено.
– Это приятно.
– Теперь, когда они насторожены и всюду ищут врагов…
– Теперь они заняты войной.
– У них, поверь, хватает времени. Я сам видел вчера, как в ущелье расстреляли какого-то человека.
– Молод, хорош?
– Ты неисправима.
Он не мог говорить об этом так просто, как она. Когда мужчине завязали глаза, прежде чем провести тайной тропой, тот дёрнул плечом – прядь, наверное, попала в узел, и поморщился. Он-то видел только светлые волосы и широкие плечи в окровавленной рубашке – с определённой точки высоты большего не разглядишь. Но, когда пуля неторопливо летела, ввинчиваясь в сумрачный, просквожённый багровыми лучами воздух, у него возникло сильнейшее желание нарушить все правила… а, Баалзеб с ними. «Вот это называется – нарваться, я понимаю». И он, глядя страдающими глазами, в которых пульсировали сдвоенные крест-накрест зрачки, приближающие происходящее с той тысячи метров, которая отделяла дерево на отроге, где он сидел, вцепившись когтями в кору, от маленького расстрельного плато там, в пропасти, – поднял ладонь.
Что за…
Он был озадачен, когда схваченная его взглядом пуля не сдвинулась ни на миллиметр. Что-то помешало ему, но что?
– Говорю тебе, ты плохо шутишь.
– Оу-м-м…
– И дошутишься. – С улыбкой и вздохом завершил он разговор.
Нельзя быть с ней рядом, смотреть на неё и не улыбнуться.
Он выкинул происшествие из памяти, хотя странность поведения пули осталась, как иголочка в ней. Возможно, меня больше разозлила эта помеха, не давшая мне насмеяться над людьми в чёрной форме и проводником, старавшимся смотреть только в небо, нежели то, что не удалось спасти остаток жизни этого человека. Все мы холодны, как смёрзшийся снег на вершине. И я, что бы я ни говорил и как бы ни морализировал.
Но пуля… пуля. Впрочем, было и ещё что-то…
Он смотрел на неё искоса – вот она, тоненькая, вся чёрная, в сквозящей естественной позолоте и гибкая, как лебедь. Она сидела на поросшем травою камне, спустив длинные ноги, вокруг которых обвился хвост. Кончик его блуждал в траве у её пальчиков, таких аккуратных, заглядишься. Тёмные лёгкие тени грозно вздымались над её узкими плечами.
Личико, конечно, ужасное… хотя отчего бы? Есть в нём правильность, пугающая перевёрнутой логикой. Но эти чёрные острия по обе стороны головы сразу притягивают взгляд и раздражают воображение.
