Луна, холодная и режущая, как серп, висела над спящей деревней Глубинкой. Ее серебристый свет скользил по покосившимся заборам, выщербленным колодцам и низким, почерневшим от времени избам, утопавшим в тени вековых сосен. Воздух был густ от запаха хвои, сырой земли и вечной смолы, которой пропиталось все здесь. Тишину нарушал лишь скрип старого флюгера да далекий вой волка в Глухом лесу – напоминание о мире, где магия была лишь зловещей сказкой у печи, а не сияющей реальностью.
В избе на самом краю деревни, где тень леса ложилась гуще всего, Артем затаил дыхание. Он стоял у крохотного окошка, затянутого мутным пузырем бычьего пузыря, и вглядывался в спящую улицу. Сердце колотилось так громко, что казалось, вот-вот разбудит отца, храпевшего за тонкой перегородкой. В узелок, перевязанный грубой бечевкой, он уже положил последнюю краюху черствого хлеба, кусок вяленой рыбы, потрепанную деревенскую рубаху и самое ценное – маленький, теплый на ощупь камешек с выцарапанным знаком, подарок давно умершей матери. «От сглаза», – говорила она. Артем всегда чувствовал под пальцами его странное, едва заметное тепло.
Его взгляд упал на грубые руки, покрытые мозолями и ссадинами от бесконечной работы в смоляной яме или на лесоповале. Руки отца, деда, прадеда… Руки, обреченные лишь на тяжесть и грязь. Мысль о том, что он повторит эту дорогу, сжимала горло тугой петлей. Он вспомнил тот день, много лет назад. Ссора с деревенскими мальчишками, насмешки, удар камнем в спину. Ярость, жгучая и белая, хлынула изнутри – и вдруг камень, летевший в него, завис в воздухе, а потом с треском разлетелся на куски прямо перед их ошалевшими лицами. Страх в их глазах сменился ужасом и злобой. «Колдун! Проклятый!» Отец отлупил его так, что он три дня не мог сидеть, а шепотки и косые взгляды в деревне не утихали годами. Этот случай, вместо страха, поселил в нем жгучую жажду: а что, если магия – не проклятие, а ключ? Ключ от мира, где не пахнет смолой и потом, где можно летать, а не ползти по грязи?
Он оглядел убогую избу: низкий потолок, закопченные стены, стол с грубо сколоченной скамьей, вечно холодную печь. Это было не жилище – это была могила для мечты. Завтра отец снова потащит его в лес, и так – день за днем, год за годом, пока спина не согнется, а глаза не потухнут. Нет. Нет!
Решимость, холодная и острая, как лезвие, пронзила его. Он тихо, как тень, проскользнул к двери, осторожно отодвинул тяжелую деревянную задвижку. Скрип показался ему оглушительным. Он замер. Отец крякнул во сне, перевернулся. Сердце Артема готово было вырваться из груди. Еще мгновение – и он выскользнул наружу, в колючий лунный свет. Дверь тихо прикрыл.
