Первым пришло сознание – острое, болезненное, вырванное из объятий ничего. Оно ворвалось в него, как вскрывающий нож, неся с собой не мысли, а чистые, нефильтрованные ощущения. Холод. Каменный, пронизывающий до костей, сквозь тонкую, грубую ткань. Жажда, обжигающая горло пеплом. И боль. Разлитая по всему телу, но особенно – в ребрах, в виске, в сведенных судорогой мышцах ног.
Алексей Горшков застонал и попытался пошевелиться. Тело не слушалось, отвечая новой волной ломоты. Он заставил себя открыть глаза.
Над ним было небо. Но не пасмурное питерское, с низкой облачностью, к которому он привык. Это было безумное, багрово-лиловое полотно, прочерченное ядовито-зелеными прожилками, словно чьи-то гигантские вены. Две луны, одна огромная и ржавая, другая маленькая и ослепительно белая, висели рядом, создавая сюрреалистичное, двойное освещение. Воздух пах озоном, пылью и чем-то кислым, незнакомым.
Где я?
Мысли путались, натыкаясь на обломки воспоминаний. Студенческая лаборатория ночью. Перепаянная схема. Энергоконденсатор, который должен был стать прорывом. Внезапная вибрация, нарастающий гул. Ослепительная вспышка, впитавшая в себя все звуки, все цвета, само пространство.
И… ничего.
Он снова попытался подняться, на этот раз уперевшись локтями в шершавый, холодный камень. Он лежал в небольшом ущелье, заваленном острыми обломками черного базальта. Огляделся. Ни следов цивилизации, ни огней, ни проводов. Только скалы, чахлые, лиловые кусты с колючками вместо листьев и то безумное небо.
Паника, холодная и липкая, поднялась из живота к горлу. Он глубоко, судорожно вдохнул, пытаясь взять себя в руки. Стоп. Паника не поможет. Надо оценить обстановку.
Он посмотрел на свои руки. Это были не его руки. Его пальцы были длиннее, кожа – бледной и покрытой старыми шрамами и свежими ссадинами. На нем была поношенная, пропитанная потом и грязью туника и штаны из грубой ткани. Он потрогал свое лицо – острые скулы, впалые щеки, длинные, спутанные волосы.
Чужое тело.
Осознание ударило с новой силой. Он не просто телепортировался. Он был в чужом теле. В теле какого-то юноши, явно жившего не лучшей жизнью.
«Элрик…»
Имя всплыло из ниоткуда, как щелчок в мозгу. Вместе с ним пришли обрывки: насмешки, тумаки, презрительное прозвище «Слабак». Ощущение вечного голода и страха. Этот парень был изгоем. И, судя по всему, он умер здесь, в этом ущелье, от голода, холода или чего похуже. А его место занял Алексей Горшков, выпускник Политеха.
Еще один приступ паники, на этот раз смешанный с отвращением. Он отшатнулся, ударившись спиной о скалу. Камень больно впился в ребра. Боль была реальной. Слишком реальной.
