Многие назовут это плохой привычкой или зависимостью, но для меня воровство – это смысл жизни.
Я ищу перитаки – белые листы в книге жизни человека. У старика Пифа, живущего у причала, богатый улов – сорок страниц чистых перитак. Разве не чудо?
А вот холеный домик Ларри не порадовал. В богатой обстановке со множеством необычайных трофеев и сувениров всего пара заветных страниц. Ларри мне никогда не нравился.
А теперь, крадучись, стараясь не задеть скрипящих половиц и разбросанных игрушек, мне нужно найти книгу тетушки Энн.
И кто держит инсун на одной полке со старенькой хрестоматией и затасканной поварской книгой? Похоже, самый ценный трактат жизни Энн ценит не больше, чем саму жизнь.
Одно удовольствие вырывать сокровенные перитаки. Целым скопом, кучей, раз! Ах, какой приятный звук, как замечательно ощущать столько бумажек в руке разом. Разве не чудо? А потом еще и еще. Надеюсь, на моем лице не слишком уж кровожадная улыбка, но удовольствие от процесса необычайное.
Вот и все. Инсун изрядно прохудился, стал тоненьким словно у школьника. А я спешу сбежать из душного маленького домишки в прохладную темную ночь.
Да, возможно, я худший Робин Гуд – ворую у бедных и продаю богатым, но будем честны, прежде чем мне удалось украсть перитаки у этих людей, они сами украли у себя свое время. Слабое оправдание. Но другого у меня нет.
Это ведь мой единственный шанс сбежать наконец из этого душного города.
Я бегу вниз по улице. Нужно поспеть до рассвета – сбыть все награбленное.
Если узнают, что меня не было в аббатстве – мало не покажется, а еще хуже если притащу перитаки в храм. Нет. Никак нельзя, все выследят, разыщут, проверят. Обязательно нужно обогнать первые лучи сонного солнца, кровь из носа – сдать контрабанду и с чистыми руками на работу.
Лично я перитаки обычно передаю Фрэнки. Мы раньше в храме батрачили вместе, только в разных отделах. Фрэнки из этих, головой ударенных, взбалмошных и вспыльчивых. В их отделе большая текучка кадров – не удивительно.
Ну, в общем, Фрэнки по долгу службы тоже про инсуны знает. Использует белые листы для каких-то своих экспериментов.
– Что, сна ни в одном глазу? – спрашиваю я.
Фрэнки опять полуночничает, дурачится, носится по мастерской:
– А, Эшли, давно мы на глаза друг другу не попадались!
И мы смеемся.
Честно, у меня от улыбки Фрэнки внутри все сжимается. Чистый восторг. Хочется глядеть бесконечно. Запомнить каждую складку в уголках глаз, каждую ресничку. Хочется на обратной стороне век иметь портрет этого античного точеного лица. Чтобы закрыть глаза и любоваться бесконечно. Хочется обнять. Прильнуть к большой теплой груди. Затискать до одурения.
