В ушах звенел десяток цикад, постель подо мной то проваливалась, то поднималась, а то и вовсе начинала крутиться, как взбесившаяся карусель, вызывая у меня приступ тошноты. Все же я попыталась открыть глаза и едва не разревелась.
Другой мир и люди, в нем обитавшие, оказались бредом, а я по-прежнему в реанимации, вон стены светло-голубого кафеля, а что их едва можно разглядеть – так это не полумрак, разгоняемый свечами, а у меня в глазах темнеет.
– Дуня, иди, ты все равно ничем не поможешь, – прозвучал голос, обладатель которого, как и Дуня, совершенно точно не мог здесь находиться.
– Воля ваша, барин, но все же дозвольте мне с Настасьей Палной остаться. А то очнется, голубушка, а рядом ни одной родной души.
Виктор неразборчиво хмыкнул.
Стоп.
Это не кафель. Это шелковые обои на стене. А полумрак – потому что свечи.
Я обмякла, шумно выдохнув.
– Настасья Пална!
– Настенька! Слава богу, ты очнулась!
Две головы склонились надо мной, заслоняя и без того невеликий свет.
– Живой! – обрадовалась я.
– Да что со мной сделается, – проворчал муж, но мне показалось, что моя искренняя радость удивила его. – Дуня, иди за сладким чаем. Скажи кухарке, меда не меньше полстакана на стакан чая.
– Не надо этот сироп, меня и так тошнит, – простонала я.
– Ты будешь пить чай и есть конфеты, чтобы быстрее восстановиться. Или я запихну их в тебя силой.
– Только попробуй!
От возмущения я даже забыла, как мне плохо, и резко села – чтобы тут же, зажав ладонью рот, повалиться на бок. Не знаю, каким чудом мне удалось справиться с приступом тошноты. Но, едва он унялся, Виктор сел на край кровати, приподнял меня, прижимая к себе. Пришлось снова глубоко дышать, пока я не смогла раскрыть рот не боясь, что меня прямо сейчас вывернет.
– Если ты меня не отпустишь, я испачкаю твою белоснежную рубаху.
Рубаху, а не халат. Он куда-то выходил?
На самом деле я совсем не хотела, чтобы Виктор меня выпускал: рядом с ним было тепло и надежно, несмотря на тошноту.
– Ничего, прачка выстирает, – хмыкнул он. – Настя-Настя, как же ты меня напугала…
– Это ты меня напугал! – возмутилась я. – Хорошо, что этот урод промазал.
Муж потер грудь.
– Он не промазал.
– Что? – У меня даже голова перестала кружиться. – Ты ранен? И возишься со мной, вместо того чтобы лечиться самому?! Покажи немедленно!
– Я не ранен, и от синяков еще никто не умирал. В отличие от магического истощения.
– Не дождешься, – фыркнула я. – Оставить тебя молодым, богатым и свободным на радость всяким там посторонним барышням?
Я прислонилась к его груди и тут же выпрямилась, почувствовав, как он вздрогнул.
