1
Палата мнимых величин
Воздух в коридоре пах, как всегда, дезинфекцией низшего сорта – дешевым химическим ландышем, смешанным со сладковатым подтоном гниющей плоти, который никакая вентиляция не могла изгнать из глубин Палаты. Орм прижался глазом к холодному, слегка вогнутому стеклу визора. Конденсат от его дыхания тут же затягивал обзор мутной паутиной, и он вынужден был снова и снова стирать ее ребром ладони. За стеклом разворачивалось действо, назвать которое театром абсурда значило бы оскорбить и театр, и абсурд.
Это называлось «Интеграцией Разумных Потоков». Объект номер семь, бывший инженер-аэродинамик, если верить справке, попавшейся Орму в мусорном шлюзе, был пристегнут к Креслу не столько ремнями, сколько собственной апатией, ставшей второй кожей. Его лицо, бледное, как подбрюшье дохлой рыбы, было обращено к куполу, где мерцала проекция чего-то, что должно было изображать Бескрайний Космос. Музыка буквально сочилась – синтетические аккорды, имитирующие звуки клавесина и гул ультрафиолетовой лампы, растянутый в бесконечную, назойливую мелодию.
Над головой объекта номер семь парил, слегка покачиваясь, Агрегат Восприятия. Он напоминал гигантского, механического жука-скарабея с полированным, отливающим нефритом панцирем. От его брюшка тянулись тончайшие, почти невидимые щупальца-электроды, присосками впившиеся в виски, затылок, лоб несчастного. Орм знал, знал из горького, личного опыта, о котором предпочитал думать как о чужом сне, что эти щупальца не просто считывали импульсы. Они впрыскивали образы, эмоции, псевдовоспоминания – сладкий яд конформизма, разведенный в физрастворе лжи.
Объект номер семь дернулся. Сперва почти незаметно, как дергается лапка у бабочки, приколотой булавкой. Потом сильнее. На его лице, этой маске из воска, вдруг проступила гримаса насильственного восторга. Рот растянулся в неестественной резиновой улыбке. Глаза широко раскрылись, но взгляд в них был стеклянным, устремленным куда-то внутрь, в тот искусственный рай, что накачивали ему прямо в мозг Агрегатом. Слюна тонкой нитью повисла на подбородке. Он забормотал что-то – не слова, а набор гласных, слипшихся в квакающий восторг. «Ра-а… До-о-бро… Кра-со-та…».
Орм почувствовал, как его собственный желудок сжался в холодный комок. Это было метафизическое омерзение. Они профанировали саму ткань сознания, превращая внутренний мир человека в гротескную пародию на счастье, в мыльный пузырь, надутый гнилым дыханием Системы. Красота, Добро, Разум – все высшие понятия, над тайной которых он бился когда-то в тиши библиотек, тех, что еще не сожгли, здесь, в Палате, выворачивались наизнанку, обнажая кишкообразную, липкую изнанку. Они создавали зловещую карикатуру на человека – гомункулуса восторга, запрограммированного на поклонение убожеству.
