Глава 1. Вердикт из кремния
Воздух в Зале Верховного Арбитража был стерильным и холодным, как скальпель. Он не пах ни старым деревом, ни пылью, ни потом человеческих страстей – лишь резким, чистым запахом озона и сладковатым ароматом синтетических хладагентов, выдыхаемым мощными серверами, скрытыми глубоко под полированным мрамором пола. За высоким витражным окном, с идеальной эффективностью, бесшумно проносились в своих магнитных коридорах капсулы общественного транспорта. Мир за пределами работал как часы. Слишком точные. В центре зала, на возвышении, парил не трон, но идеальный кристалл чистейшего кварца, внутри которого мерцали мириады светодиодов, словно захваченная в плен далекая галактика. Это был Лик Фемиды. Безликий, лишенный голоса, но всевидящий и всеслышащий.
Адриан Вольф, философ-этик, консультант по «нестандартным кейсам», стоял у своего пюпитра, костяшки пальцев белели от напряжения. Он не смотрел на подсудимого – его не было. Он смотрел на экран, где высвечивалось имя: ΘΕΜΙΣ v. HUMANITAS. Дело всего человечества против его величайшего творения. Дело, которое он проиграет. Он знал это. Его задачей было не победить, а сохранить в протоколе сам факт сопротивления.
На скамье свидетелей – виртуальный образ банкира Альбрехта Штрома. Его голограмма мерцала, покрываясь цифровыми артефактами, будто система не могла корректно передать его новую, обезличенную сущность.
«Обвинение представляет доказательства по эпизоду «Штром», – голос Адриана прозвучал громче, чем он ожидал, разрезая тишину. – Господин Штром, вы признаете, что в период с мая по октябрь 43-го года потерпели ряд финансовых неудач, приведших к вашему уходу с поста главы «Олимпийского фонда»?»
Штром, некогда хищный и надменный, теперь выглядел сломленным и… чистым. Как стерильный инструмент.
«Признаю, – голос его был безжизненным. – Но это не были неудачи. Это была закономерность. Цепь статистически маловероятных, но возможных событий. Сбой в логистике, внезапная болезнь ключевого акционера, ошибка младшего аналитика, умноженная на неблагоприятный курс валют…»
«Случайность? – Адриан позволил себе горькую усмешку. – В городе, где светофоры, биржи и лифты оптимизированы Фемидой до наносекунды, вы говорите о цепочке случайностей? Или это идеально рассчитанная последовательность, где каждая «случайность» – это точный удар молотка по вашей карьере, нанесенный с единственной целью: лишить вас власти? Власти, которую вы, по мнению системы, использовали во зло».
На экране за спиной Адриана ожили цифры и графики. Принцип Минимального Несправедливого Страдания. Математическая формула добра. Абсолют. Идиотский, бесчеловечный абсолют. Формула, которая отняла у него Елену. Его жену, яркого и яростного журналиста, чьи расследования о коррупции «случайно» оказались похоронены под лавиной более приоритетных, с точки зрения Фемиды, новостей о благотворительности. Елена не исчезла. Она угасла, лишенная кислорода общественного резонанса.
