Вначале был не звук, а пауза. Пауза, растянувшаяся в вечность, – великое, нерушимое равновесие. Не бытие и не небытие – а нечто третье, не имеющее имени. Покой.
А потом – воля.
Она родилась не как мысль и не как чувство. Она родилась как трещина. Как сдвиг в безупречной геометрии не-бытия. Это была не любовь, не ненависть и не жажда справедливости. Это была чистая, бессознательная потребность – изменить одну-единственную линию в бесконечном узоре мироздания. Ту, что резала глаз своим диссонансом, своей неидеальной кривизной.
Он, бывший частью Покоя, еще не знавший себя отдельным, протянулся к ней. Не рукой, ибо рук не было. Не мыслью, ибо мысль была всем. Он просто сдвинулся.
И в тот миг все остальные нити, державшие его, лопнули с тихим, хрустальным звоном. Не с грохотом катастрофы, а с беззвучным падением снежинки, перевесившей чашу весов. Его не изгнали. Он сам сделал шаг – из сердцевины Покоя туда, где только что была незыблемая твердь вечных законов.
И не нашел опоры.
Первый шаг в Никуда был сделан. Падение началось не как наказание, а как единственно возможное состояние, следующее за актом воли. Позади оставалось не раскаяние, а ослепительный, невыносимый образ утраченного целого, который с каждым мгновением становился все призрачнее, пока не превратился в смутную боль в новообретенном сердце.
Он еще не был духом. Он был падением. Он был разрывом. Он был вопросом, который задала сама себе вечная тишина.
И из глубины этого начавшегося падения, холодный и бесстрастный, как закон тяготения, прозвучал первый голос. Голос, который будет вести протокол его исчезновения. Голос, который был им самим и одновременно – тем, в кого он превращался.
Шаг первый. Опора – Племя. Обнаружена несостоятельность. Продолжайте.
ШАГ ПЕРВЫЙ: КАМЕНЬ И ХОЛОД
Ледник дышал. Белое дыхание его, плотное и колючее, заполняло долину, проникая в каждую щель, в каждую шкуру, в каждое легкое. К’Ту прижался спиной к шершавой стене пещеры, стараясь заслонить собой от ветра тлеющие угли очага. Не для себя – углей хватило бы лишь на несколько жалких вздохов тепла, – а для них. Для спящего вповалку племени. Их сонные всхлипы, храп, скрежет зубов был единственной музыкой, что противостояла вою стужи за пределами их каменного укрытия.
Он был К’Ту. Сила его рук добывала мясо для племени. Тепло его тела делилось с детьми у общего огня. Его мир был прост и прочен: шкуры, каменные топоры, запах жареного мяса, горловые песни. Опора была в спинах соплеменников, в их доверчивых взглядах. Он был частью целого, и это целое было твердой землей под его босыми ногами.
