Угрюм возмужал не по годам: высокий, сильный, косая сажень в плечах, хозяйственный, дом у него в порядке, поле засажено брюквой, в конюшне жеребец лоснится, запасы сена на зиму и за избой под навесом большая поленница дров. Девушки со всей округи заглядывались на него, на вечеринках и игрищах не раз бивали его ремнем, вызывая на прогулку наедине, да всё неудачно. Не бросал Угрюм ремень в круг, соглашаясь на предложение, а отдавал его любому рядом стоящему хлопцу. Была у Угрюма зазноба, да не ходила она на деревенские игрища – отец не пускал. Отрок ещё сызмальства заприметил девочку Марфу. Подростками они вместе с компанией деревенских мальчишек и девчонок бегали по грибы-ягоды в лес. Он часто показывал ей свои тайные места, где ловилась рыба, где как на подбор в бору росли белые грибы, где сплошным ковром росла и наливалась спелостью брусника. Она хранила его тайны. Часто Марфа, когда они оставались одни, угощала его вкусными пирогами. Никто не заметил, как он из угловатого мальчишки превратился в крепкого парня. Теперь они реже стали встречаться с Марфой, родители перестали её отпускать в лес с мальчишками по грибы-ягоды. На луг, где гуляла молодёжь, ей ходить было ещё рано. Казалось, что Марфа забыла Угрюма. Они взрослели и однажды, случайно столкнувшись на речке, вдруг как будто впервые увидели друг друга. Им не нужно было ничего говорить, они просто встретились взглядами, и каждый из них всё понял.
Парень всем внушал опасение из-за своей физической мощи, хотя был тихим и никогда не лез в драку. Неохватная косая сажень в плечах, густая аккуратно подрезанная борода и крупный нос над красиво очерченными губами. Русые кучерявые волосы опускались до плеч, но всегда были завязаны ремешком в хвост. Чёрные глаза под лохматыми бровями смотрели внимательно на собеседника. Он был высокого роста с тяжёлыми покатыми плечами, сильными руками и крепкими кулаками. Ему бы с его статью и здоровьем в дружину к князю идти рубежи охранять от ворога, но не было у него такой охоты к службе, в отличие от многих парубков, которые спали и видели себя героями, победившими захватчиков и взявшими богатую поживу.
Его изба стояла обособленно и была самой крайней в Семёновском конце Ладоги. Между его избой и соседней напротив была большая лужайка, на которой паслись коровы и свиньи, возле дворов у плетней курицы разгребали землю лапами в поисках червячков и кудахтали от радости, если удавалось выцарапать и склюнуть жучка или червячка. Парня в деревне прозвали Угрюмом за его недюжинную силу и молчаливость. Никто уже не помнил, что жрец в двенадцать лет, когда был праздник имянаречения деревенских мальчишек, достигших такого же возраста дал ему имя Первак, потому что он был у родителей один. После этого праздника они уже считались взрослыми и надевали портки с рубахами. Вскоре после имянаречения его отец преставился, надорвавшись на тяжёлой работе при возделывании земли под огород, а через три года и мать ушла следом за отцом. Остался Первак в пятнадцать лет один-одинёшенек, ни родни, ни сестёр, ни братьев не было у него. Здесь прошло его детство, началась цветущая счастливая юность, но продолжалась она недолго, вскоре, когда не стало его родителей, в памяти остался образ залитой солнечными лучами избушки, где он был счастлив, в которой ему предстояло теперь жить в одиночестве. Он замкнулся в своём горе, и никого в тот момент не оказалось рядом, чтобы поддержать и отогреть хлопца в трудную минуту. В первое время соседи помогали ему кто, чем может: кто хлеба даст, кто молока, кто кусочек мяса. Но это продолжалось недолго. Вскоре парень очнулся от горя, осмотрелся и, засучив рукава, взялся за дело. Надо было родительское хозяйство поддерживать в порядке. Он перестал общаться со сверстниками, редко выходил на луг, где молодёжь по вечерам собиралась водить хороводы и плясать. Ему недавно исполнилось двадцать лет, а на вид можно было дать все двадцать пять. Кому приходилось с ним общаться, оставались в недоумении, понял ли парень, что ему сказали, потому что на лице не отражалось ни единой эмоции. Но, если кто-то просил у него помощи, он никогда не отказывал, и неважно, что нужно было сделать: драку ли разнять, бревно на сруб забросить или бычку в лоб дать, чтобы тот упал в беспамятстве и не понял, что его хотят пустить на мясо. Годовалых бычков он кулаком враз с ног сносил. Изба у него была крепкая из толстых брёвен, поставленная ещё его дедом, когда его отец был маленьким. Одно окно избы смотрело на лужайку, и из него хорошо был виден закат, когда солнце приближалось к окоёму, а второе смотрело на север. Перед домом был большой двор огороженный плетнём из ивовых веток, калитка выходила на лужайку, а рядом с калиткой были сделаны большие ворота, через которые его отец привозил на волокуше сено и хворост.
