Истории имеют свойство начинаться совершенно как им заблагорассудится, в миг ставя перед читателем вопросы, скрытые за маской ещё не сказанных слов. А вот к счастью или к сожалению, в своём завершении особой оригинальностью не блещут. Быть может, причиной тому та хитрость жизни, что конец их создателей предрешён, да и разнообразием в нём сложно отличиться. Разве в том, как именно он произойдёт. Или же, кто знает, истина кроется в любви человека только к определённым концовкам, а всё то, что его не устраивает, получает заслуженное небытие в летописи времени. Но вдруг возможно иное…
Сложно понять, насколько необычно или всё же обыденно начало моей истории. Своё рождение она получила среди толпы. И как покажет будущее, очень трудно назвать её, скажем, правильной.
Жернова событий завертелись под крик, выбивший меня из глубокой внутренней борьбы:
– Эй, ау-у, – промелькнула рука, заставляя зрение начать хоть что-то примечать. – Я к тебе обращаюсь, – раздались где-то рядом щелчки пальцев. – Отойди от прилавка, – перед глазами всё отчётливее прорисовывался силуэт человека. – Только попробуй что-нибудь свистнуть! – наконец стало ясно, что этот назойливый крик исходил от тучного торговца, махавшего передо мной своим лоснящимся кулаком, в то время как я, не отрываясь, смотрел в оба глаза на самое желанное, самое необходимое мне тогда. А именно еду. Теперь, когда пишу эти строчки, очень смутно припоминаемую мной.
Но вот что помнится в точности, так это город, такой, о котором всё хорошее следовало говорить лишь в кавычках. Любой, осмелившийся прибыть под его стены, не имея при себе запрятанного золота сразу же получал к своей не особо значимой личности, усердное выражение недовольства, в то время столь поражавшее меня. Будто чужестранец, не обвешанный драгоценностями с ног до головы, представляет угрозу. Несёт безмерную опасность для существования местного люда, что оттеснится от кормушки и потеряет нажитое в конкуренции с этим новичком. Тогда, наверное, будучи немного обиженным на жизнь, я думал именно так.
И это негодование во мне сдерживало лишь одно – текущее состояние дел совершенно не позволяло реагировать на подобные акты. На них просто не хватало сил за абсолютным неимением таковых. Но всё же обратить внимание на слова кричавшего пришлось. И я убрал руки, отцепил их от стеллажа, так обильно покрытого, как мне всё же припоминается, копчёностями.
Но, как ни крути, голод мучил. Слишком долгое время не доводилось мне и крошки держать во рту. Отчего раз за разом происходило ровно одно – еле волочимые ноги переносили скелетоподобное тело от одного желанного прилавка с едой к другому, а тех было столько, что они походили на грибы средь большого леса после обильного дождя.
