Сидит Ленин на березе,
Сидит Троцкий на ели.
По какой лешак, товарищи,
Коммуну завели?!
Крестьянские частушки
Часовой
Непримечательная служба часового, в годы гражданской войны, порою заставляет размышлять о действительной стойкости русского солдата, не сломленного горем великий потрясений, а также колоссальных потерь, как чужих для него, так и собственных. Нельзя рассудить, что каждый участник войны несчастен. Каждый ищет повод, для того чтобы отвлечься, и если находит его, то он по истине счастлив. Не нашедший же меняет род деятельности постепенно отыщет его, во всяком деле, приносящем ему настоящее удовольствие, или сделает вид, что нашел его, таким образом он будет рад обрести то, что вводит его в упоение, отсекает от нависших недоразумений. Несчастный с виду, делает все, чтобы стать счастливым внутри. И в обратную сторону. Такова уж закономерность человека.
Рано утро, на восходе, Петр Беспалов, сидя на деревянной скамье, подпираемой железной деталью от пулемета, наблюдал сцену: командир полка бессовестно хлестал лошадь кнутом, за совершенное недоразумение. Лошадь эта вечно грызла удила, никто не мог отучить от этой дурной привычки, даже в бою, бывало, закусит, и дело и концом. Но тут попался опытный коновод, Павел Артемьевич, как раз таки, нашего полка командир. Его мы знали ещё задолго до начала всего это безумства. Он славился своим конным мастерством, любая лошадь под ним – кукла на невидимых глазу ниточках. Куда велит, туда и повернет, все препятствия преодолеет, станет способна на все, чего нам и не снилось. Он объяснял это глубокою любовью к коням, и по его словам, они чувствовали по отношению к нему те же самые эмоции. Ни лошадь без него, ни он без ее. Так уж сложилось. Ему было достаточно лишь оседлать парнокопытного, а далее все шло своим чередом: то ли лошадь одолевало затмение, то ли он ее гипнотизировал – сказать не могу. Это выглядело фантастически. Сегодня Павел Артемьевич был особенно яростен, все у него было наперекосяк. И на лошадь он смотрел по-другому, со злобою, что ли. Все в его глазах лишилось цвета и живости. И тут неисправный конь, как назло. Это его довело окончательно. Павел Артемьевич сорвал с его поношенной портупеи нагайку и надрал своего ближнего с невиданной силою. Мы, увидев это, честно говоря, были повергнуты в ступор. Павел Артемьевич долго ещё подходил к лошадке, извиняясь и поглаживая ее нежнее собственной жены. Он долго не мог отойти от этого. Вспыльчивость его губит, говорили все в один голос. Ни одна лошадь пострадала от его временной жестокости. Злое слово опаснее пистолета, а злой жест и смерть боится. Стали мы замечать за ним все более и более нарастающие приступы беспричинного гнева. В чем же это кроется? Видим, все родственники живы и здоровы, в самом расцвете силы. Жить и жить им ещё. Голову сломали, а причину не нашли. Три десятка солдат и офицеров не смогло найти источника столь безызвестной причины. Решили мы понаблюдать за ним потщательнее. Думаем, на людях – одно, в семье – другое. И послали трёх наших в разведчики.
