Рассвет входил в магазин не торопясь, словно хорошо воспитанный клиент, знающий, что здесь всегда открываются вовремя. Свет сначала осторожно коснулся верхних стёкол витрины, разбился на длинные жёлтые полосы и, пробравшись вглубь, осел на полированных досках. Пылинки засияли в воздухе, как крошечные искорки, зависли, слегка подрагивая, и постепенно растворились в пространстве.
"Бурый диван" встречал очередной новый день. Магазин пребывал в привычном состоянии своей неторопливой жизни. Негромко, и даже как—то приветливо, поскрипывали половицы, пахло лаком, мастикой и чуть—чуть старой тканью обивки, которая хранила в себе тепло десятков рук, прошедших через этот магазин. Вся обстановка напоминала ладно сработанный шкаф. Нигде ничего лишнего, каждый предмет занимал отведённое ему место, и сейчас особенно ощущались надежность и порядок настоящей крепости.
На прилавке, ровно по центру, стояла чашка с чёрным чаем. По её фарфоровому боку проходила тонкая трещинка, уходящей от края вниз, и трещина эта жила на одном и том же месте уже десятый год, не расширяясь ни на миллиметр. Владелец "Бурого дивана" Джеральд давно относился к ней как к родовому гербу не без гордости. Ведь любая вещь, даже со шрамом, может служить верой и правдой. На блюдце возле чашки застыла чайная метка в форме полумесяца, оставленная вчера вечером. Она появлялась всегда одинаково, и Джеральду нравилась эта предсказуемость.
Под чашкой лежала стопка каталогов. Их переплёты были аккуратно подогнаны друг к другу, словно кирпичики в стене. На каждом стоял маленький номер в углу, выведенный карандашом хозяйской рукой. Джеральд никогда не доверял фабричной пагинации, слишком часто она путалась или скакала. Его цифры были ровные, строгие, и каждая имела свой характер.
Рядом на столе лежала счётная книга – затёртая до мягкости, с обгрызанными краями и жирными пятнами чернил на первых страницах. Шелест её бумаги был для Джеральда успокоением, сродни вечерней молитве. Ни один день не обходился без того, чтобы он не развернул её и не сделал несколько пометок.
Он сидел за прилавком, держа чашку обеими руками, и прислушивался к утреннему ритму города. Магазин пробуждался, а вместе с ним и улица. Гулко зашаркали метлы дворников, за углом гомонил молочник, от пекарни напротив тянуло запахом хлеба – густым, сладковатым, с примесью сажи от печной трубы. Над дверью тикали часы. Они были старые, но верные, и каждое щёлканье маятника было для него знаком, что и этот день идёт как надо.
В мастерской позади ещё держался запах свежего лака. Там, где недавняя работа закончилась ночью, воздух сохранял следы напряжённого труда. В углу, возле стула с ободранной обивкой, на полу валялись крошки поролона. Джеральд прошёл мимо, наклонился, подобрал их двумя пальцами и машинально бросил в корзину. Этот жест был словно девиз всей его жизни – порядок в малом, порядок во всём.
