ОБРАЩЕНИЕ К ЧИТАТЕЛЮ
ДОРОГОЙ ЧИТАТЕЛЬ,
Прежде чем вы перевернёте эту страницу, позвольте задать вам вопрос: что остаётся от нас, когда мы уходим?
Пыль на полках? Тени на фотографиях? Строки в чужих дневниках?
Мы живём в мире, где всё стремятся задокументировать, оцифровать, сохранить. Наши слова, наши поступки, наши страхи и мечты. Но что, если существует иное Забвение? Не то, что стирает, а то, что собирает. Не могила, а – Архив.
Представьте, что вы нашли книгу.
Не на полке в магазине. В глухом углу букинистической лавки, в коробке с пометкой «Неразобранное». Кожаный переплёт холоден, будто вобрал в себя мороз забытых зим. Вы открываете её – и видите не текст, а бездонную черноту, которая, кажется, смотрит на вас в ответ.
Что вы сделаете? Закроете? Отнесёте экспертам? Или… прикоснётесь?
История, которую вы держите в руках, началась именно с такого прикосновения.
Это история о тихом отделе редких фондов, где тишина густа, как старый мёд. О свинцовом кейсе и книге, которая не горит, а тлеет изнутри. О девушке, читающей вкус времени, застывший в чернилах. О капитане, чьё молчание громче любого крика. О майоре, для которой весь мир умещается в протокол.
Это история о последнем Архиве. О том, что происходит, когда Забвение просыпается и начинает задавать вопросы. И о цене, которую платит за ответ каждый, кто осмелится его услышать.
Теперь ваша очередь слушать.
Сделайте глубокий вдох. Вслушайтесь в тишину.
Ваше путешествие начинается сейчас.
Добро пожаловать в Архив.
ПРОЛОГ
Тишина в отделе редких фондов была особой. Не пустой, а плотной, вязкой, как старый мёд. Она захватывала звуки: приглушённый скрип дубового паркета, шорох перелистываемой папиросной бумаги, даже собственное дыхание. Это была тишина консервации, призванная замедлить время до почти полной остановки.
И потому, когда её разорвал глухой стук падающего тела, звук показался неестественно громким, наглым, как крик в храме.
Сторож Иван, обходивший галереи с фонариком, чьё пятно света скользило по корешкам веков, нашёл его в секторе средневековых манускриптов. Молодой стажер-палеограф лежал ничком на холодном каменном полу, раскинув руки, будто обнимая что-то невидимое. В его пальцах зажат был обгоревший клочок пергамента, крошечный и хрупкий, как крыло мотылька.
Но не это заставило сердце Ивана екнуться и забиться тревожно, по-стариковски.
Это было лицо. На нём не было ни ужаса, ни боли. Оно было пустым. Совершенно, абсолютно пустым. Будто кто-то взял резинку и стёр с него всё – мысли, воспоминания, само осознание «я». Осталась лишь гладкая маска из плоти, с открытыми, смотрящими в никуда глазами. В них отражалось мерцание фонаря, но не было в них ни искры отклика.