Шанхай, 17 января 2080 года
Элиас Вонг ненавидел слово «калибровка».
Не само слово, разумеется – семантически оно было безупречно. Точное обозначение процесса приведения системы к эталонным параметрам. Проблема заключалась в том, что применительно к сорока процентам его собственного мозга это слово звучало как-то… недостаточно.
– Расслабьте шею, доктор Вонг.
Техник – молодой парень с бейджем «Кевин Чэнь», едва ли старше двадцати пяти – касался сенсорных панелей с той особой небрежностью, которая выдаёт либо полную некомпетентность, либо абсолютное мастерство. Элиас надеялся на второе, хотя статистически первое было вероятнее.
Он откинулся в кресле, позволяя затылку утонуть в адаптивном подголовнике. Кресло было удобным – избыточно удобным, как всё в Институте нейро-архитектуры. Семьдесят лет назад люди сидели на пластиковых стульях в больничных коридорах, ожидая результатов анализов. Теперь те же самые процедуры – пусть неизмеримо более сложные – проводились в помещениях, больше напоминавших спа-салоны, чем медицинские учреждения.
Прогресс измерялся не только в терафлопсах.
– Инициирую последовательность, – объявил Кевин. – Три, два…
Элиас не услышал «один». Мир просто исчез – на долю секунды, которую его биологическая часть мозга не смогла зафиксировать, но которую «Мнемозина-7» добросовестно записала как 0,0034-секундный провал сознания. Когда он вернулся, ничего не изменилось. Или изменилось всё. Он никогда не мог определить наверняка.
– Как ощущения? – спросил техник, не отрываясь от голографического дисплея, на котором танцевали столбцы данных.
«Как ощущения». Элиас мысленно улыбнулся. Как будто существовал адекватный словарь для описания того, что чувствуешь, когда сорок процентов твоей нейронной активности на мгновение перезагружается.
– Стандартно, – ответил он вслух.
Это была правда. За двенадцать лет с имплантом он привык. Или, точнее, та часть его, которая помнила первые калибровки, привыкла. Вопрос о том, была ли эта часть непрерывной с тем Элиасом, который впервые лёг на операционный стол в 2068-м, он предпочитал не задавать.
Предпочитал. Но задавал. Каждый раз.
– Квантовая когерентность в пределах нормы, – бормотал Кевин, скорее себе, чем пациенту. – Синхронизация с биологическим субстратом… девяносто восемь и три. Отлично. Латентность интерфейса…
Элиас перестал слушать. Он знал эти параметры лучше, чем техник – в конце концов, он сам проектировал архитектуру подобных интерфейсов. «Мнемозина-7» была не его творением, но её предшественники – четвёртая и пятая серии – несли на себе отпечаток его работы. Странное чувство: быть одновременно создателем и пользователем технологии. Как если бы часовщик носил часы, собранные из его собственных чертежей. Каждый раз, когда он думал об этом, ему хотелось добавить: «И собранные из его собственных костей», но он подавлял этот порыв. Слишком поэтично. Слишком неточно.
