Сонная дымка, предвещавшая скорый рассвет, плыла над кукурузным угодьем. Ее слегка волновало от сырости минувшей ночи, и она рдела, словно девица, от близости красных могучих останцев и хребтов Кровоточащего Каньона, которых уже успел дотронуться утренний свет.
Вдруг дымку рассек гулкий удар чем-то железным. Нестерпимый звук повторился. Еще один. Следом – горловой, душераздирающий крик. Это означало, что в племени Кланяющихся Предкам наступил новый день.
От насильственного пробуждения сердце Ачуды противно заколотилось, подымая в груди удушливый жар. Сглотнув пересохшим горлом, он недовольно перевернулся на другой бок.
Невнятные остатки сна кричали о чем-то важном – он был в одном прыжке от чего-то, что осмелился бы назвать высшим трофеем. Даже мечтой. Но это точно не могло быть ей, ведь свою мечту, бессменную и гордую, он всегда знал четко. А это же расплывчатое нечто он вспомнить не мог, хоть и наслаждался тающими остатками его присутствия…
В зажмуренных глазах почему-то всплывал аконит – тягуче-синей расцветки цветок. Красивый и ядовитый. С тех пор, как его мать им отравилась, любое напоминание о нем сопровождалось застарелой болью. Но почему же ему так хорошо… Звонкие удары железной болванки за стенами жилища снова напомнили о том, что Отец не ждет.
Ачуда поднялся на локтях и тяжело выдохнул. Спина ныла и плакалась, что не смогла отдохнуть подольше, а вчерашние порезы на боках надоедливо саднили. Посланник Зари снова издал вопль.
Вот бы ему в глотку залетел стриж, – представил Ачуда. Но стрижи рассекали воздух лишь по вечерам, а крикун подавал голос исключительно утром.
Отбросив прядь волос со взмокшего лба, Ачуда окинул помещение взглядом. Было темно, но он разглядел пустую отцовскую лежанку.
Его отец, как и положено воинам племени, уже потел и звенел акинаком в боевом плясе с другими его братьями под чутким присмотром главы военного совета, Бидзиила, Побеждающего Всегда. О главе ходили головокружительные слухи, но ни один из них отец не считал нужным прояснять сыну. Однако второе имя своего командующего, Побеждающий Всегда, отец если и поминал, то с непонятной усмешкой, природу которой Ачуде до сих пор не довелось понять.
Сам же отец, помимо своего первого имени – Жигалан, подаренного матерью при рождении, также успел обрести за жизнь и второе – Бьющий в Грудь. В свою или чужую – Ачуда не знал, так как не застал миг, когда его отца этим прозвищем наградили.
В жизни каждого человека однажды наступал миг или поступок, который он совершил, что поразительно точно и емко отражал всю его сущность, какой бы та противоречивой не казалась. То, чем человек жил, то, чем гордился, чего боялся, и ради чего был готов собой пожертвовать. Второе имя было предназначением, которое в человеке сумели разглядеть другие.
