Орбитальная станция «Вавилон»За один год до событий
Лук.
Обычный репчатый лук – жёлтый, с сухой шелухой, которая хрустела под пальцами Маркуса. Он привёз его с последнего грузовика, спрятал в личном контейнере между носками и запасным фильтром для скафандра. Контрабанда, если честно. Свежие продукты полагались только медперсоналу и беременным. Маркус не был ни тем, ни другим.
– Ли, – позвал он, не оборачиваясь. – Ты знаешь, что лук – это единственный овощ, который заставляет людей плакать?
– Это не совсем так, – откликнулась она из угла, где боролась с отчётом по семантическим структурам внеземного происхождения. Теоретического, разумеется. Всё ещё теоретического. – Хрен тоже. И острый перец, если попадёт в глаза.
– Хрен – это корень. Перец – это насилие. – Он снял очередной слой шелухи, и тот закружился в слабом потоке вентиляции, как крошечный золотистый парус. – А лук – это драма. Честная, древняя, со слезами.
Лира оторвалась от экрана. Свет рабочей панели отбрасывал синеватые тени на её лицо, и она потёрла глаза – не от лука, просто устала. Четырнадцать часов за дешифровкой паттернов, которые могли быть чем угодно: шумом далёких пульсаров, эхом Большого взрыва, или – её тайная, глупая надежда – чем-то осмысленным.
Ничего осмысленного пока не нашлось. За восемь лет – ни одного подтверждённого сигнала.
Но Маркус готовил ужин, и от этого мир становился немного менее пустым.
Их жилой модуль был стандартным: восемнадцать квадратных метров на двоих, если не считать санузла и крошечного закутка, который станционные остряки называли «кухней». Стены цвета слоновой кости – кто-то в отделе психологического комфорта решил, что это успокаивает. Под потолком тянулись трубы климат-контроля, и если прислушаться, можно было различить далёкий гул станции: вентиляция, рециркуляция, жизнеобеспечение. Механическое сердцебиение «Вавилона», которое Лира давно перестала замечать.
Зато она замечала Маркуса.
Его широкие плечи – слишком широкие для станционных коридоров, он вечно задевал переборки. Его руки, которые двигались над разделочной доской с неожиданной грацией. Он был инженером, специалистом по термоядерным системам, и его пальцы умели разбирать реакторы на атомы и собирать обратно, но сейчас они нарезали лук – тонкими полукольцами, как его научила мать.
Его мать умерла шестнадцать лет назад, ещё на Земле. Он редко о ней говорил. Но когда готовил – особенно когда готовил с луком – Лира видела, как его лицо меняется. Мягче. Дальше.
– Маркус.
– М-м?
– Ты плачешь.
– Это лук, Ли. – Он шмыгнул носом, нарочито громко. – Драма. Я же объяснял.
