На улице опять что-то утробно завывало. Этот звук раздавался уже третью ночь подряд, и всегда в одно и то же время – за час-полтора до рассвета, когда ночное небо только-только начинало менять цвет с темно-синего на синевато-серый. Тамика не знала, что за создание могло издавать такой вой, и, заслышав его, на всякий случай с головой забивалась под драное одеяло: некоторые твари Старого города ловко ползали по стенам и легко выбивали старые стекла окон, заметив за ними какое-то движение. Тамика сама не видела: ей один мальчишка на рынке рассказывал, так натурально бледнея и озираясь по сторонам, что сразу становилось ясно – не придумывает, а в живых остался только потому, что быстро бегал.
Быстро бегать в Старом городе умели почти все. Как и прятаться. Кто не умел, тот долго не жил.
Вой вроде бы затих. Тамика еще какое-то время лежала, боясь шевельнуться и прислушиваясь к каждому шороху, но понемногу расслабилась. Звуки в комнате остались только привычные, безопасные и почти родные: свистел сквозняк по пустым коридорам, скрипели ржавые дверные петли, шурудили и попискивали где-то поблизости то ли крысы, то ли мыши, да стрекотали крылышками тараканы. С первого этажа раздавался, просачиваясь сквозь трухлявые доски пола, храп старухи Миллиты, который мог отпугнуть любого непрошеного гостя – заслышав такой, немудрено подумать, что в доме живет здоровенный мужчина вроде Крэга Мясника с соседней улицы.
Что бы там ни было, оно опять прошло мимо. Можно спать спокойно… насколько это вообще мыслимо в конце осени, когда ветра становятся все холоднее, зубастые твари голоднее, а бродяги – злее. Тамика с Миллитой на ночь подпирали дверь тяжелым комодом и давно уже заколотили досками все окна внизу, но засыпать все равно было немного боязно. И зябко. Тощий матрас, на котором ютилась Тамика, не спасал от стелющихся по полу сквозняков, а одеяльце из истрепавшейся и прохудившейся в нескольких местах шерсти помогало скорее блохам и клопам, чем ей. Тамика избавлялась от них как могла, но не проходило и дня, как противные букашки снова заводились в старом тряпье.
Она поворочалась, пытаясь устроиться поудобнее. Что-то неприятно хрустнуло – наверное, девочка придавила клопа, как раз собиравшегося к ней присосаться. Ветер за стенами дома задул сильнее прежнего, громыхнув окнами в рассохшихся рамах. Издалека донеслись звуки перестрелки, но очень тихо: стреляли где-то в квартале, застроенном старыми бетонными высотками. Там в последнее время постоянно что-то происходило: наверное, кто-то нашел ценные вещицы и теперь не хотел ими делиться.
