Музыка в клубе гудела низким басом, пропитывая стены, пол, даже воздух – казалось, будто само время здесь пульсировало в такт синтетическому биту. Вера сидела на барном стуле, слегка покачиваясь, её пальцы вяло обхватывали стакан с остатками какого-то ярко-розового коктейля. Сахарный сироп прилип к губам, но она уже не чувствовала его вкуса – только устойчивый привкус дешёвой водки, которой Дима щедро сдабривал ее напитки, чтобы «поднять настроение».
Она знала, что выглядит нелепо.
Её тело – мягкое, округлое, с животиком, который не прятался даже под чёрным платьем с «утягивающим» эффектом – явно не вписывалось в этот мир подтянутых бёдер и плоских животов. Русые волосы, дома аккуратно собранные в пучок, уже растрепались, и несколько прядей прилипли к шее. Тушь давно расплылась, но она не стала поправлять макияж. Зачем? Всё равно никто не смотрел.
Сначала было весело.
Алкоголь разлился по венам тёплыми волнами, смывая на час-другой горечь развода, одиночества, ощущения, что жизнь прошла где-то мимо. Она даже танцевала – нелепо, неуклюже, но Дима смеялся, подбадривал, кричал что-то над ухом про то, что «всё только начинается».
Но потом эйфория схлынула.
Как только она остановилась, мир вокруг резко стал слишком реальным.
Слишком громким. Слишком ярким. Слишком чужим.
В зеркале за стойкой бара мелькали отражения – стройные ноги в ботфортах, обнажённые плечи, накачанные торсы. Кто-то целовался в углу, кто-то заливисто хохотал, кто-то заказывал бутылки за несколько тысяч рублей. А она сидела здесь, тридцатипятилетняя, с растяжками на бёдрах и кредитом за маленькую однушку, и вдруг осознала:
Она здесь лишняя.
Не просто некрасивая. Не просто старая.
Ненужная.
– Вер, ты чего загрустила? – Дима потянул её за руку, но его пальцы скользнули по её потной ладони. – Пошли ещё выпьем!
Она покачала головой.
– Я… выйду. Просто подышать.
Не слушая его ответа, она сползла со стула и зашагала к выходу, протискиваясь между телами. Кто-то толкнул её плечом, кто-то бросил вслед: «Женщина, осторожнее!»
На улице свежий воздух ударил в лицо, и Вера вдруг поняла, что её тошнит. Не только от алкоголя. От всего. От себя самой. Она сделала несколько шагов, шлепая неудобными каблуками по асфальту. Туфли, которые днем казались элегантными, теперь впивались в распухшие щиколотки и норовили соскочить. Голова кружилась, земля плыла под ногами. Она споткнулась о стык плиток, едва не упала, и тут поняла: так она не дойдет. С проклятием (про себя, ибо сил кричать не было) она нагнулась, сдернула одну туфлю, потом другую. Холодный асфальт тут же обжег подошвы, но это было лучше, чем эта пытка. Зажав каблуки в одной потной руке, она побрела дальше, держась.
