На рассвете фейл разбудила его тихим стуком в окно.
Якоб открыл глаза. Под тентом царили голубоватые сумерки. С восходом солнца светуны пригасли и дремали теперь на своих жердочках по углам. Чуть шуршал на ветру светоотражающий материал стен, и сквозь шорох слышны были негромкие разговоры снаружи. Приглушенно лязгал металл, с тихими щелчками срабатывали карабины и застежки, скрипели ремни. Взвод уже проснулся и подгонял амуницию и снаряжение в ожидании завтрака.
Ждали его. А он только проснулся, а потому был голоден и пуст. Это легко поправимо, напомнила о себе фейл, снова царапнув когтем в мембрану оконца. Якоб вздохнул, поднялся с листа пластопена и отправился открывать.
Она стояла на заднем дворе, занимая своим сложно изломанным телом единственный клочок земли, свободный от завалов ржавого металла и упаковочного пластика. Фейл органично вписывалась в царящую тут атмосферу хаоса и запустения. Разросшиеся повсеместно красноватые стебли небесного живоцвета, усыпанные пульсирующими, словно алчные рты, воронками цветов, прекрасно гармонировали с окраской ее брони.
Фейл была прежняя, еще не обновленная. Именно та, что в последние полгода появлялась у входа в его жилище каждое утро. Серо-розовая, грациозная, десятиногая, с сетчатыми лопастями антенн на голове. Многогранники глаз отражали в своей радужной глубине серость неба, серость асфальта и серость самого Якоба.
Он кивнул. Фейл чуть склонила голову в ответ.
Серотто, тела которых странным образом сочетали в себе стремительность обводов с неторопливой грацией жестов, неизменно вызывали у Якоба ассоциацию с хищниками из семейства кошачьих. Та же обманчивая плавность движений, та же смертоносность, скрытая до поры под флером внешней привлекательности, то же сдержанное презрение ко всем, кто слабее – а значит, и ниже.
За годы Доминанты Якобу не раз случалось видеть, какими жестокими могут быть новые хозяева Земли.
Он видел, как быстр суд серотто. Помнил, как скоры они на расправу. Знал, как они безжалостны в принятии решений.
Серотто никогда и ни о чем не жалели.
Вместе с рассветом подкралась ломка. Ныли мышцы, все внутри превратилось в мелко дрожащий студень. А еще очень – приветом из прошлой жизни – хотелось курить.
Привычный ад пробуждения.
Он показал руками: «привет». Запрокинул голову, подставляя незащищенное горло. Фейл поцеловала его в шею и, уколов хелицерами, впрыснула дозу.
Как всегда, это было волшебно.
Когда мгновения острейшей эйфории миновали, Якоб вновь обрел возможность осмысленно воспринимать реальность. Зрение сделалось острее, краски воспринимались ярче, контраст был выше. Якоб ощущал пряный коричный аромат фейл и слышал, как пульсируют аорты ее тела и ног, гоня гемолимфу к трахеям.
