>Глава 1. Город, который забыл свои имена
Я проснулся от звука, похожего на шёпот дождя, хотя дождей уже несколько лет как не бывало. Это был рассыпающийся в прах стеклопакет: день за днём от солнца и пыли они становились хрупкими, как скорлупа, и трескались, будто город лишался ещё одного способа смотреть на мир. Я лежал на матах в бывшем детском саду и дышал сухим воздухом, пахнувшим палёной проводкой и прелой бумагой. Надо было вставать – время до жары было коротким.
Я носил в голове карту, нарисованную не чернилами, а страхом: где ещё остались неперевернутые квартиры, где течёт ручей, откуда лучше не возвращаться после полудня. Наш город – если его ещё можно было так назвать – был сетью из безопасных троп, как лабиринт, где за каждой стеной стояли мёртвые телевизоры, знавшие больше, чем мы.
Я знал своё имя: Лев. И помнил ещё три – отца, мать, сестру. Остальных имён у меня не было. Мы разучились называть друг друга вслух. Это казалось роскошью, даром для тех, кто успел распечатать фотографии и подписать их, пока было электричество. Теперь мы называли друг друга по функциям: Смотритель, Ныряльщик, Пекарь (хотя хлеба не было), Датчик – так мы прозвали девочку, которая на слух определяла, сколько воды осталось в баке.
У каждого была своя причина не уходить. Моя – маленький, почти смешной, искусственный садик, который мы вырастили на крыше. В трёх рваных контейнерах росла картошка и два куста томатов, упрямо цеплявшихся корнями за пыль. Они были зависимы от меня, как я – от них. Мы пользовались водой из старой пожарной цистерны, которую я нашёл в подвальном гараже. Там до сих пор стояли машины, как киты во время отлива: огромные, бессмысленные, и их металл был теплее наших ладоней.
>Глава 2. Пустыня внутри людей
К полудню воздух становился вязким, солнце проливало свой белый свет из бездны, и тени теряли форму. Мы привыкли прятаться, успев за утро сходить туда, где хранились вещи из прошлого. Этот день я планировал провести у библиотечного хранилища – люк с ржавой ручкой, скрытый под досками, оставался одним из немногих мест, где ещё дышало холодом. Там, среди книжных скелетов, иногда попадались вещи, за которые стоило рисковать: карта с отметками старых насосных станций, мешок семян, забытая коробка с фильтрами.
Я встретил Смотрителя у разбитой витрины. Он был худой, как сушёная ветка, но глаза – живые, тёмные, словно кто-то спрятал в них воду. Он кивнул на обугленную пятиэтажку.
– Там наверху штору шевелит, – сказал он. – Ветер, наверное. Или кто-то вернулся.
