У окна спать холодно. Оттуда поддувает. В холодное время его утепляют, а пока лето, никому нет до этого дела. Кровать маленькая и неудобная. Я слишком велик для неё. Мои длинные ноги, худые и слабые, вынуждены поджиматься и проводить в таком положении всю ночь, пока не поднимется солнце. Но я люблю спать у окна и следить, как начинает светать. Сколько себя помню, наблюдаю за этим, сколько себя помню, мне это не надоедает.
Небо всегда одно. Одно и то же небо над головой, которое не меняется. Только облака, птицы, туман, луна, звёзды, солнце… Небо показывает то, что внутри, что оно чувствует, а само оно неизменно висит над головами.
Каждый рассвет новый. Каждый рассвет красивый. И я люблю наблюдать, как спальня, где спят ещё шесть мальчишек, вдруг становится розовой или красной, как виднеется тень на противоположной стене, как рано начинают петь птицы.
Я плохо сплю. Ведьма говорит, что это ненормально, и пытается меня лечить, но я слишком слаб, чтобы лечиться. Мой организм – предатель, я выше всех остальных мальчишек, словно натянутая струна укулеле Аквамарина. Мне нравится его укулеле. Я даже пробовал играть на ней, но ничего не вышло. Пальцы моих рук тоже длинные и слабые. И мой позвоночник тоже. Он такой слабый, что ему тяжело носить прямо мою голову, и я часто горблюсь. Ведьма боится, что у меня будет горб, когда я вырасту. А я боюсь вырасти. Куда мне ещё расти?
Я аккуратно ставлю свои ноги на пол. Выпрямляю их и спиной чувствую солнечное тепло. Сижу так, зажмурившись, как кот, несколько минут, а потом вдеваю ноги в ботинки без шнурков и шуршу к Пустому.
Пустой спит прямо напротив окна, и солнце должно ослеплять его своим появлением, но в отличие от меня Пустой спит как в последний раз. Я сажусь на его кровать, в которой предательски поскрипывают пружины, и тихо расталкиваю его:
– Давай в следующий раз, – мямлит он.
–Ты и в прошлый раз так говорил, – шепчу я.
– В следующий раз обязательно. Ну, Водоросля!
Я его не слушаюсь: хватаю его за подмышки и привожу в сидячее положение.
– Смотри, какая красота!
Он приоткрывает один сонный глаз и смотрит в окно напротив:
– Да, – и пытается завалиться назад, но я ему не даю.
– Надевай свои ботинки, или они окажутся у тебя на кровати. Один, два…
Пустой бывает брезглив. Я держу его ботинки за шнурки над пожелтевшей простынёю. Они едва раскачиваются, и песок со вчерашней прогулки крошится на кровать.
– Водоросля! – он выхватывает ботинки и резко, с нескрываемым недовольством надевает их.
Я тем временем стряхиваю песок с кровати на пол.