Глава I. ВЫСТРЕЛ НА АЭРОДРОМЕ
««Еще раз, преподобный отец», – говорил Кандид
барону, – прошу прощения за то, что проткнул вас
шпагой».
Вольтер
Германская Империя, предместье Мюнхена, 1909 год, октябрь
Штабс-капитану Максиму Ландо требовался один патрон. А он наполнял всю обойму, взводил курок, но выстрелить не мог.
До такой степени, что ему уже казалось – он держится за спусковой крючок, как за канат над пропастью.
Он примерял оружие к виску и груди, засовывал ствол в гортань. От привкуса смазки горло сводила судорога, на ладони отпечаталась насечка рукоятки, пальцы побелели.
Под утро грохнул выстрел, и Максим подумал, что он на том свете.
Понятно, он провел ночь наедине с оружием.
Теперь в дом беззвучно входила полиция с репортерами. На Максима в стороне будто бы не глядели. Сыщиков занимал его труп, криво застывший в кресле.
Поэтому сыщики трогали труп, приподнимали голову, отдирали волосы от крови, измеряли и записывали.
Щелкал затвор, вспыхивал блиц в стеклянном шаре, пахло озоном.
Максим представил уголовное дело с фотографией жертвы. Не себя, а именно того, кто привалился к письменному столу с пистолетом в упавшей руке. И некролог в «Abendzeitung», который он уже навеки не сможет отменить, потому что сообщение о смерти и есть смерть.
Он вышел на крыльцо, и увидел, что вчерашний дождь не закончился. Мутные полосы хлестали по ангару и ветрякам, по траве аэродрома. И он понял, что таким бывает именно первый дождь второй жизни людей. Ведь разве – будь Максим мертв, – стал ли бы он ежиться от сырости?
Максим подумал и выбросил браунинг в яму с водой.
Ну, выбросил, и ладно. Все равно не помогло.
Его потом еще долго преследовало видение: будто он гонит плоты по реке, и вот-вот рухнет в водоворот. На самом деле, Максим никогда не был плотогоном. Так что неоткуда было знать, что сердце плотогона иногда ускользает за бревна и притворяется рыбиной, а погуляв на воле, возвращается. Это еще легче перепутать со смертью.
