– Ты, наверное слышал, что вода точит камень? Говорят, так оно и есть. Но мало кто понимает, что это значит на самом деле. Ты зовёшь себя "мечником", но даже не осознаёшь этот простой закон. Я – вода. Мне не нужно прилагать усилий, чтобы сокрушить тебя. Я двигаюсь, и это движение неизбежно. Ты же… ты – камень. Ты стоишь, ты упорен, но от этого твоя судьба неизменна: крошиться под постоянным напором. Пока такие, как ты, не поймут, что сила – это не жесткость, а гибкость, ваши попытки постичь меч будут ничтожны.
Тишина. Только дыхание Иеронима сливается с шумом ветра.
– Ну что, всё? Эй? Неужели это всё, на что ты был способен? – он склонил голову, глядя на тело противника, безвольно раскинувшееся на потрескавшейся земле. – Три минуты. Всего три. – Его голос звенел пустотой. – Кажется, мне и сегодня не суждено найти достойного противника.
Он медленно опустил меч, и клинок, чуть дрогнув, заскользил по земле, оставив тонкую борозду. Взгляд Иеронима, острый, как лезвие, помутнел, стал холодным. Он поднял голову – небо тянулось серыми разрывами облаков.
– Холодно… – выдохнул он, почти себе под нос. – Ветер изменился. Осень уже близко.
День не успел начаться, а уже кажется завершённым. Всё так предсказуемо, так бесконечно однообразно. Он провёл ладонью по лицу, стряхивая капли крови – чужой, не своей, – и сделал первый шаг на север.
– Ну что, хватит стоять, – сказал он самому себе. – Впереди Согин. Там, говорят, неплохо владеют копьём. Может, там что-то изменится.
Его шаги были лёгкими, но каждая тень, каждый хруст ветки под ногой будто напоминали о том, чего он ищет и не может найти. Иероним не помнил, сколько времени прошло с того дня, как он впервые взял меч в руки. Или, вернее, помнил, но это перестало иметь значение. Ему всего двадцать. Двадцать лет – и он уже стоит на вершине, с которой не видно новых высот.
"Мне не пришлось тратить жизнь, чтобы стать мастером клинка, – думал он, глядя на дальние холмы. – И я не собираюсь. Я не один из тех, кто забывает обо всём ради меча. Я не готов тратить десятки лет, отрезая от себя всё человеческое, лишь чтобы однажды, когда мне будет семьдесят, гордо сказать: «Я постиг клинок». Ну и что? Кому это нужно?"
Он остановился на мгновение, поднял взгляд к небу, где ветер гонял облака, и усмехнулся – коротко, без радости.
"Ты стал сильным… но для кого? Перед кем ты будешь это показывать? Кому ты вообще нужен? Ты просто стал сильным, чтобы умереть в одиночестве через пару лет. Даже прославить своё имя ты не сможешь. Ни денег, ни сил, чтобы добраться до войны, где тебя хотя бы запомнили бы. Тебя не возьмут – старый, ненужный, обременительный. И всё, что останется, – пустота. Такая же, как сейчас".
