Проснулся от надсадного протяжного звука горна. Ещё не открылись глаза, а руки и ноги привычно напряглись, тело само подорвалось вверх, рывком вскакивая с копны душистого сена.
Стоп, успев разлепить сонные веки, сообразил, не тот звук у горна. У боевого рога звук чистый, глубокий и ясный, звучит аки грозовой гром среди ясного неба. Этот же надтреснутый, дребезжащий и весьма противный на слух.
Повертев головой, обнаружил себя в дощатом сарае, сквозь щели пробивался желтоватый солнечный свет, разгоняя приятный полумрак. С улицы слышен шум проходящего стада, то и дело мычание коров разбавляло приглушённый говор местный жителей.
Услышав над головой тихий скрип сухих досок, машинально сжав рукоять меча, посмотрел на причину звука.
Трехцветная кошка не мигая, изучала меня презрительным взглядом зелёных глаз. Удобно усевшись на перекладине, на которой сушили свежескошенную траву, беззастенчиво пялилась на меня.
– Ну извини, – пробурчал ей, поднимаясь с мягкой лежанки, – если твоё место забрал.
Кошка фыркнула в ответ, проваливай побыстрее.
Ноги подавали сигнал, мол, давай не так резво, а то после вчерашнего не до конца отошли, голова, что слегка побаливала, поддерживала их.
Не люблю пить!
Никогда не понимал в чём прелесть, заливать в себя прорву перебродившего виноградного сока или перегонку зерна в мутное пойло с противным запахом. Да ещё нахваливать, хорошо горло дерёт.
А меня всегда продирало до кишок.
Поэтому предпочитал не пить.
Поднявшись, побрёл в сторону приоткрытой двери из грубо и неумело сколоченных досок, толкнув, выбрался наружу.
Яркий свет с наслаждением садиста впился в глаза острой иглой.
Чёрт, прикрылся ладонью, если солнце уже так высоко, что шпарит во всю мощь, выходит сейчас не утро, а вполне себе день.
– Проклятье, – выдохнул, выбравшись в двор. По нему неспешно прогуливались серые и белые гуси, суетливо носились всегда паникующие куры, а в загоне похрюкивали свиньи, да задумчиво жевал овёс серый с чёрными подпалинами конь.
Вода, встрепенулся, завидев колодец с деревянным ведром. Вытянув холодной, оттого живительной колодезной водички, зачерпнув пригоршню в ладонь, вымыл лицо.
А учитывая, что я добрые десятка три лет наёмник, не пить для меня, всё равно что расписаться в собственной непригодности.
На какого наёмника не посмотри, нет такого дурака, чтобы отказаться от хмельного пойла, ну кроме меня, разумеется.
Сделал осторожный глоток, зубы начало ломить, тонкая струя влаги пробудила дремавший организм.
Одно радует, живу в таком ордене, где моё нежелание браться за кружку, не воспринимается за дурной тон. А ведь бывало по-разному, от насмешек и откровенно обидных оскорблений, до драки со смертельным исходом. Понятно, что не моим.
