Назарово
(31 декабря 1919 года)
– Ох, и поддал ты парку, Сеня! Ох, как хорошо, полтора месяца не мылся! Жалко, что банька тесновата. Ноги на полке не вытянешь!
Бородатый мужчина лет пятидесяти зачерпнул деревянным ковшом из кадки холодной воды и вылил на покрасневшие от горячего пара плечи. Его можно было принять за обычного сельского мужика, но манеры явно говорили, что тот весьма образованный человек. И если хорошо присмотреться, то сразу можно скинуть и добрый десяток лет – борода сильно старит любого человека.
– Лучше на полке не вытянуть ноги, чем на ней их протянуть, Мики. – Моложавый мужчина лет тридцати пяти – тридцати шести, с небольшими светлыми усиками, забрал у бородача ковш, черпнул ладонью и смочил ледяной водой лицо. Клубы пара жгли тело, но это приносило неслыханное удовольствие.
– Ложись, мон шер колонель, сейчас я тебя веником отхожу по первое число. – Бородач осторожно, чтоб не обжечься, достал из кадушки запаренный березовый веник. Плавно взмахнул им, стряхивая с листьев горячие капли. И принялся хлестать по спине офицера, что удобно улегся на полке, – ему-то она как раз пришлось впору, ведь ниже бородача на голову.
– Ты это… Полегче, государь… Насмерть запорешь…
– Я щас деда Миша, какой я тебе царь! Переворачивайся на спину, барин, надо по фасаду пройтись. Вот так, Семен Федотович!
– Вот внуков заведешь, тогда и дедом станешь… Ой… Ты еще сына заведи… Жениться тебе придется, государь… Да не хлещи ты так больно!
– Скажешь тоже – жениться… Я пятый десяток давно разменял.
– Давно? В прошлом году, насколько помню. Ты в самом соку, Ми…
Офицер не договорил – по его ногам стали хлестать веником нещадно, потом бережно прошлись по груди, на которой проглядывались два шрама и застарелая строчка шва. И очень ласково веник затронул живот, низ которого, прямо под пупком, был покрыт багровыми рубцами и пятнами.
– Ничего не пойму, – тихо произнес мужчина, – почему шрамы от картечи все время розовые, ведь полтора года уже прошло. И совсем не изменились. Как тогда затянулись, при вспышке, так такими и остались…
– Я сам не пойму, Михаил Александрович. Будто током пронзило, яркий свет до сих пор перед глазами стоит.
– И помолодел ты за этот год изрядно, Сеня. Лет десять скинул…
– Так я и этого, и того времени человек. Одна моя половина тогда исчезла, но другая-то здесь осталась. До сих пор непонятно. Вот и подумываю с того дня, что не зря так сложилось. Мне в сорок третьем такой же год пошел – ровесник века я. Сейчас, в девятнадцатом, вроде молодость снова пришла.
