Лаве и раньше частенько доставалось на рынке, но сегодня… Радим даже отшатнулся слегка, завидев ее на пороге. «Ах, мерзавки…» – подумал он изумленно и растерянно.
Неизвестно, с кем Лава поругалась на этот раз, но выглядела она ужасно. Шея – кривая, глаза – косят, одно плечо выше другого и увенчано вдобавок весьма приметным горбиком. Цвет лица – серый с прозеленью, а крохотная очаровательная родинка на щеке обернулась отталкивающего вида бородавкой.
– Вот! – выкрикнула Лава. – Видишь?
Уронила на пол корзину с наполовину зелеными, наполовину гнилыми помидорами, и, уткнув обезображенное лицо в ладони, разрыдалась.
«Что-то с этим надо делать, – ошеломленно подумал Радим. – Чем дальше, тем хуже…»
Ушибаясь, он неловко выбрался из-за коряво сколоченного стола (как ни старался Радим переубедить сельчан, считалось, что плотник он скверный) и, приблизившись к жене, осторожно взял ее за вздрагивающие плечи.
– Не ходить бы мне туда больше… – всхлипывала она. – Ты видишь, ты видишь?..
– Дурочка, – ласково и укоризненно проговорил Радим, умышленно оглупляя жену – чтобы не вздумала возражать, и Лава тут же вскинула на него с надеждой заплаканные младенчески бессмысленные глаза. – Они это из зависти…
– Ноги… – простонала она.
– Ноги? – Он отстранился и взглянул. Выглядывающие из-под рваного и ветхого подола (а уходила ведь в нарядном платье!) ноги были тонки, кривы, с большими, как булыжники, коленками. С кем же это она побеседовала на рынке? С Кикиморой? С Грачихой? Или с обеими сразу?
– Замечательные стройные ноги, – убежденно проговорил он. – Ни у кого таких нет.
Зачарованно глядя вниз, Лава облизнула губы.
– А… а они говорят, что я го… го… гор-ба-тая!.. – И ее снова сотрясли рыдания.
– Кто? Ты горбатая? – Радим расхохотался. – Да сами они… – Он вовремя спохватился и оборвал фразу, с ужасом представив, как у всех торговок на рынке сейчас прорежутся горбы, и, что самое страшное, каждой тут же станет ясно, чьего это языка дело. – Никакая ты не горбатая. Сутулишься иногда, а вообще-то у тебя плечики, ты уж мне поверь, точеные…
Он ласково огладил ее выравнивающиеся плечи. Упомянув прекрасный цвет лица, вернул на впалые щеки румянец, а потом исправил и сами щеки. Покрыв лицо жены мелкими поцелуями, восхитился мимоходом крохотностью родинки. Парой комплиментов развел глаза, оставив, впрочем, еле заметную раскосость, которая в самом деле ему очень нравилась. Лава всхлипывала все реже.
– Да не буду я тебе врать: сама взгляни в зеркало – и убедись…
И, пока она шла к висящему криво зеркалу, торопливо добавил: