Гриша Рыкова привыкла к смерти. Притом ко всякой – насильственной, ритуальной, случайной, непреднамеренной, запланированной и даже массовой. Рыкову пугают только последствия смерти – бессовестно наживающиеся на горе ритуальщики, бабки-плакальщицы, гроб, который должен простоять дома открытым три дня, крест над могилой с самой ужасной фотографией и поминки с пьяными родственниками. Гриша даже могла бы считаться экспертом в смерти, настолько она была к ней близка.
– С тобой что ни день, то убийство. – Карпов виляет между машинами и приветственно поправляет свою патрульную летнюю кепку. На дворе снежно завершается зима. Гриша – растрепанная, в штатском, сердитая и выдернутая из постели раньше времени, в целом выглядит неплохо для пяти часов утра. Жмурики в их глуши действительно редкость. Если мотивы убийцы будут посерьезнее бутылки водки, то можно будет получить премию за его арест.
– Репутация так себе, – недовольно отвечает она и широко зевает в ладони, а после усиленно трет лицо и снова фокусирует взгляд на Карпове, который уже вовсю заигрывает с ней жабрами. – Воротник поправь.
Он, стыдливо проверяя форму, задерживается за ее спиной и укоряюще смотрит вслед. Рыкова, к большому сожалению, приходится ему удручающе вредной напарницей, точнее – коллегой, с которой они сталкиваются то тут, то там. Номинально напарниками они друг другу являться не могут: их распределили по разным категориям, и, несмотря на то, что Карпов всего лишь патрульный милиционер, а Рыкова – оперуполномоченная по особо важным делам, он был выше ее и физически, и по правовому статусу. Он и мужчина, и не собака, – дважды выиграл эту жизнь.
Не то чтобы жизнь Петра Карпова как навы слаще, чем жизнь Гриши как хорта, но он, по ее мнению, хотя бы выбрал свою жизнь сам, а не получил обязательство в виде желто-коричневой справки ветеринарно-санитарной экспертизы. Однако, если Гриша и похожа на злую собаку метафорично, то внешний облик Карпова приковывает взгляд буквальными отличиями. Сердце его по-человечески колотится, но под тонкой светлой кожей по синим венам к живым жабрам ползет холодная рыбья кровь.
– Петь, ну?
– Не бесись. На. – Он пихает ей в руки протокол и опись места происшествия, не желая услужливо читать все вслух. – Фас.
– Корректнее, конечно, сказать «апорт», – отвечает Гриша, – я же тело должна принести в зубах в морг, а не броситься и разорвать…
– Понятно, почему ты уже год работаешь одна.
А вот Грише непонятно. Она – выдрессированная служебная собака, поводок которой привязали к столбу и бросили. Как по книжкам Павлова, образцовая: невысокого роста, крепкого телосложения, челюсть развитая, все сорок два зуба на месте, хватка сильная, уровень послушания по шкале Брюхоненко – 98. У нее и в дипломе среднего специального образования указано «служебный хорт класса А», и в трудовом договоре написано «требуется работа в паре с человеком или иными видами по согласованию». И даже старая поговорка гласит: «Одиночество в работе порождает безответственность». И, мол, «хорошо бы поводку оставаться в руках», но сработаться с Гришей после смерти незаменимого напарника не удалось никому.
