Собрались как-то мы долгим зимним вечером в тёплой горнице, метель за окном завывает, мороз на окне узоры дивные выводит. Дело к чаю шло. И взмолился внук: «Расскажи, дед Василий Кузьмич, сказку. Да не про царевичей заморских, а про современное и настоящее». Подумал старик, усмехнулся в седые усы, да и начал нараспев, будто быль сказывать.
Жила-была в каменных палатах столичных одна государыня, хотя и не царской крови, а деловой. Имя ей – Маргарита Петровна. Вдова, капиталы немалые от мужа сгинувшего в годы лихие, вложила мудро, а жила в хоромах старинных на Остоженке, где дух времени в тишине кабинетной обитал, в переплётах книг кожаных и в отсветах каминных.
Были у неё три дочери-погодки —основной её клад и вся её печаль. Красавицы писаные, умницы, да только томились они, каждая в своей темнице, которые самими же для себя и выстроили.
Старшая, Лора, будто птица райская в клетке позолоченной, жила. Только решётками той клетки были светящиеся экраны да бесконечные ленты диковинных градов, где все друг другу улыбаются и успешными кажутся. Мир она знала по цифрам: подписчики, просмотры, конверсия. А до живого дуновения ветра, до трепета настоящего – дотянуться боялась.
Средняя, Диана, вихрем чёрным носилась. Косуха – вторая кожа, гитара – голос, а грохот панк-аккордов должен был, по её разумению, стены маменькиного благополучия до основанья разрушить. Бунтовала громко, о свободе кричала, а самую суть её не ведала, ибо кормил-то её тот самый порядок, что она так яростно отрицала.
Младшая, Марина, жизнь свою как чертёж безупречный выверяла. Мышцы, пульс, проценты жира, график сна – всё по полочкам. Искала совершенства в теле, как в машине отлаженной, а душу свою, трепетную и живую, в самый дальний и тёмный чулан загнала, под замок.
И пришла однажды к Маргарите Петровне тоска великая. Стоит она у окна, глядит, как снег на старые карнизы ложится, и шепчет: «Доколе же, Господи? Всё им подавай, всё оплачивай, а крылья-то собственные расправить не смеют. Пора. Пора их из гнёзд тепличных выпроводить, в жизнь настоящую. Да не силой, не приказом, не примут, взбунтуются, хитростью действовать придётся».
Затеяла мать игру мудрёную, на грани фолка с наукою. Прикупила три коробочки умные, «Алисками» зовутся. Поставила их на стол дубовый, тяжёлый, под стать её решению. Стоят они, блестят глянцем новеньким, будто три судьбы в футлярах пластиковых запечатаны.
