Рассвет ещё не успел облизать своими холодными языками верхушки вековых сосен, что стеной обступали деревню Полесье. В предутренней хмари, густой и влажной, как мох на северной стороне ствола, царила почти полная тишина, нарушаемая лишь редким, надсадным криком заблудившегося во сне петуха.
Внутри бревенчатого сруба, стоявшего на самом краю деревни, у самой кромки леса, было темно и пахло смолой, дымом остывшего очага и едва уловимым, горьковатым ароматом сушёных трав, свисавших с потолочной балки. Из вороха волчьих шкур на широкой лавке донёсся глубокий вздох, и на мгновение воцарилась тишина, а затем груда мехов зашевелилась.
Радомир поднялся без единого лишнего движения, словно хищник, пробудившийся от чуткого сна. Его тело, привыкшее к ранним подъёмам, не нуждалось ни в понуканиях, ни в колокольном звоне, которого в их деревне и не было. Мир для него начинался не с солнца, а с внутренней готовности.
Широкие, литые плечи, покрытые сеткой старых, давно побелевших шрамов – следов медвежьих когтей и неудачных стычек с кабаньими клыками, – лоснились в слабом свете, пробивавшемся сквозь мутное бычье окно. Он был высок, но не казался неуклюжим; каждый его мускул был на своём месте, выкованный годами тяжёлой работы и ежедневных тренировок. Густые русые волосы, стянутые на затылке кожаным ремешком, спадали на мощную шею. Лицо у него было суровым, обветренным, с чётко очерченными скулами и пристальным взглядом серых глаз, в которых таился холод лесного ручья.
Не зажигая лучины, Радомир на ощупь нашёл ковш, вышел в сени и зачерпнул ледяной воды из дубовой кадки. Выплеснув её себе на лицо и грудь, он шумно выдохнул, прогоняя остатки сна. Холодная вода обожгла кожу, заставив кровь быстрее бежать по жилам. Это был его ежедневный ритуал, простой и неизменный, как смена времён года.
Вернувшись в избу, он подошёл к остывающему очагу, поворошил угли и подбросил пару поленьев. Огонь нехотя заплясал, отбрасывая на стены неровные, дёрганые тени. Дом Радомира был под стать ему – крепкий, простой и функциональный. Сложенный им самим и его покойным отцом, сруб дышал надёжностью. Вдоль стен – лавки, покрытые шкурами. В углу – стол, сколоченный из цельной дубовой плахи, и пара таких же грубых стульев. На стене висело оружие: охотничий лук из тиса, колчан с оперенными стрелами и рогатина с острым, как бритва, наконечником. Ничего лишнего, лишь то, что помогало выжить. В самом тёмном углу, на маленькой полочке, стоял грубо вырезанный из корня идолище Велеса – молчаливый покровитель лесов, скота и всякого зверя.
