Зной стоял неподвижный и тяжёлый, как свинцовая пелена. Воздух над кладбищем за окраиной города зыбился от жары, расплываясь очертаниями мраморных ангелов и почерневших крестов. Даже собор, возвышавшийся позади, казался обессиленным и поникшим под палящим солнцем; его витражные окна, обычно сиявшие божественным светом, теперь были слепы и потускнели в ослепительном мареве.
Священник, отец Майкл, с трудом удерживал в дрожащих пальцах потрёпанный молитвенник. Его голос, обычно бархатный и уверенный, теперь был хриплым и прерывистым.
«Господи, упокой душу усопшей рабы Твоей, Маргарет, – начал он, и слова показались ему липкими и чужими, – и прости ей всякое согрешение вольное и невольное…»
Мысли путались. Он поднял взгляд над книгой, скользнул по немногим собравшимся и снова уткнулся в текст, стараясь не смотреть в ту сторону, где стояла она.
«…И яко нет человека, иже жив будет и не согрешит. Ты един еси безгрешен…»
«Лжец», – почудилось ему, будто эхо прозвучало в его собственной голове. Его ладони вспотели. Он сглотнул, пытаясь вернуть влагу пересохшему горлу, и продолжил, уже почти механически:
«…Правда Твоя – правда во веки, и слово Твое – истина.»
И в этот момент его взгляд, против его воли, снова сорвался и встретился с её взглядом. С этим острым, как бритва, взглядом женщины в тёмном, стоявшей под сенью старого дуба. Её тонкие губы были тронуты той самой ехидной, язвительной улыбкой. Отец Майкл запнулся, на секунду потеряв нить. Сердце болезненно ёкнуло.
«…Ибо Ты еси воскресение, и жизнь, и покой… покой…» – он повторил слово, пытаясь собраться с мыслями, но оно повисло в знойном воздухе бессмысленным звуком. Этот «покой», который он обещал усопшей, был такой же недостижимой иллюзией, как и его собственное спокойствие. Её улыбка, казалось, говорила: «Какой покой? Ты знаешь, что его не будет».
Он с силой сжал молитвенник, его костяшки побелели. Нужно было заканчивать. Собрав последние силы, он почти выдохнул, обращаясь больше к себе, чем к пастве:
«…И душе усопшей рабы Твоей Маргарет, в небесном Царстве твоем, сотвори вечную память.»
«Вечную память», – прошептали несколько голосов в толпе, но отец Майкл их уже не слышал. Он стоял, опустив голову, чувствуя, как жгучий стыд и древний страх поднимаются по его спине ледяными мурашками. В звенящей тишине, нарушаемой лишь жужжанием ос, её немая насмешка кричала громче любого церковного органа.
Похоронная процессия медленно растекалась по пыльным аллеям кладбища. Джек Рид стоял неподвижно, как один из мраморных памятников, его спину, одетую в поношенный, но качественный костюм, было обращено к собравшимся. Он смотрел в пустоту, за свежую насыпь земли, но взгляд его был обращен куда-то вглубь себя, в прошлое, полное теней и громких имён.
