За плотной завесой дождя лес казался таинственным и мрачным царством. Тяжелые капли барабанили по кронам деревьев, создавая оглушительный шум. Вода стекала по стволам деревьев, превращая землю в сплошное море грязи.
Среди этого природного буйства, словно островок спокойствия стояла старая каменная хижина. Крыша, покрытая мхом и остатками дранки, местами прохудилась, но все еще справлялась со своей главной задачей – укрывать от непогоды. Вокруг хижины раскинулись заросли папоротника и молодых елей. Вода струилась по склону небольшого холма, на котором расположился дом, образуя маленькие бурные ручейки. В окнах мелькал тусклый свет – единственный признак того, что внутри есть жизнь.
В просторной комнате с низким потолком царил полумрак. Тусклый свет от очага едва пробивался сквозь клубы дыма, создавая причудливые тени на каменных стенах. У окна стояла девушка, укутанная в плащ. Ее одежда, несмотря на сырость снаружи, выглядела сухой и ухоженной. Темные волосы были собраны в тугую косу, а в глазах читалась настороженность. Она прислушивалась к шуму дождя, держась за рукоять меча спрятанного под плащом, и изредка бросала тревожный взгляд в центр комнаты. Рядом с очагом и кинжалом в руке, расположился крупный мужчина средних лет. Его мощная фигура укрытая накидкой из медвежьей шкуры заполняло собой все пространство, а шрам, рассекающий левую щеку, придавал суровому лицу еще более устрашающий вид. На противоположной от камина стороне, за грубо сколоченным столом сидел молодой человек с золотыми, почти светящимися в полумраке волосами. Он неторопливо жевал вяленое мясо и не отрывал взгляд от центра комнаты, где находился стул с привязанной к нему девушкой, чьи уши выдавали в ней эльфийку. Все ее лицо было в крови, а руки и ляжки в порезах и колотых ранах. Она хрипло дышала захлебываясь кровью.
Мужчина отошел от камина, держа в руках кинжал с раскаленным лезвием, и медленно подошел к пленнице. В страхе и отчаянии она начала дергаться, пытаясь вырваться. Металл напитался жаром до предела, а холодный воздух и дым искажали очертания кинжала, окружая его причудливыми миражами. Медленно рука с оружием приблизилась к коже. Каждый мускул в теле девушки напрягся в ожидании неизбежного. И вот лезвие коснулось плоти – раздался пронзительный свист, переходящий в шипение, а душераздирающий крик боли заполнил помещение, и эхом прокатился по склону холма, теряясь в ночи. При каждом контакте кожа белела, затем начинала темнеть, съеживаясь и сморщиваясь под воздействием нестерпимого жара. Каждый нерв отзывался на эту агонию, каждая клетка кричала от боли. Мышцы непроизвольно сокращались, пытаясь отстраниться от источника мучений, но это было невозможно. В этот момент мир сузился до точки соприкосновения раскаленного металла и живой плоти, боль стала осязаемой почти материальной, заполнив собой все существо страдающей и забрав ее жизнь.
