День, когда в Венецию вернулись дельфины, был солнечным и безмятежным. Тишина, гулкая и прекрасная, дрожала среди старинных стен, стелилась по неподвижным поверхностям каналов и рассыпалась искорками под весенним солнцем.
Дельфины летели в прохладной воде, вспарывали гладь каналов острыми плавниками, и только и было видно здесь и там их гладкие бока. Да только некому было наблюдать.
Венеция опустела.
Сначала исчезли туристы – от налетающих волнами на площади и мосты людских потоков остались сначала озера, потом тонкие ручейки, потом русло и вовсе пересохло. Все вернулись по домам, напуганные незнакомым вирусом и постановлением правительства.
Следом и коробейники пропали. Когда некому стало продавать карнавальные маски и изделия из стекла, магниты и открытки, подвески и сережки – они словно растворились среди окон и арок, исчезли, точно и не было их. Больше никто не стоял в узких проходах и не заманивал праздношатающихся бедняг потратить деньги, которых у некоторых было с избытком, а у некоторых и на полноценный обед едва-едва набиралось к концу долгих каникул.
Дольше всех держались местные – рестораны открывали нараспашку двери, запах сыра и мяса витал над улочками, но и они так или иначе вняли здравому смыслу, штрафам, законам и возмущенным крикам перепуганных соседей-ипохондриков. Закрывались быстро и тихо, так, что однажды утром Венеция совсем опустела. Сбросила с себя людские толпы, как девушка сбрасывает легкое платье, и осталось обнаженной, чистой, вдохнула полной грудью…
Тогда и пришли дельфины.
Резвились, что-то кричали друг-другу на своем неразборчивом дельфиньем языке и нет-нет да и взлетали над водой, сверкая на солнце, точно осколки муранского стекла, и падали в воду, разнося по мостовым сияющие брызги, высыхающие мгновенно.
Ленивые чайки бродили по площади Сан-Марко и удивленно покачивали головами – мол, как же так приключилось, где люди, где пища? Недовольным курлыканьем вторили им голуби, но, кроме птиц, не было никого, кто грустил бы из-за исчезновения людей.
Горожане сидели по домам, плотно закрыв ставни и двери, потому что таков был указ. Безопасность горожан была нынче в их руках – оставайтесь дома и берегите себя и близких, вот что твердили им из всех радиоприемников и телевизоров. И сознательные венецианцы оставались, и прятались по домам, и готовили пасту и пиццу в домашних печках, и пили апероль, щедро разбавляя его просекко – а чтобы не грустить, играли по утрам на музыкальных инструментах, стоя на балконах. А к вечеру музыка переставала играть, солнце падало за горизонт и тонуло в прохладных водах. Спать уходили быстро, и мало кому в голову приходила в голову идея бунтарски вылезти в окно и отправиться бродить по кварталу.
