Бои местного значения
Рогоносец! Рыцарь Бин – рогоносец! Так теперь его будут называть. Нет. Не в глаза, конечно. Тихонечко, за спиной. Мерзко подхихикивая, чтоб им пусто было. И все из-за этой дряни, его дражайшей половины.
Ух, как гнусно на душе, даже гномья водка не берет. Рыцарь Бин отвёл взгляд от улыбающегося ему портрета «дражайшей половины» и уронил его на чашу с зельем. Чаша была почти пуста, лишь на самом дне колыхалась мутная жидкость, да плавал в ней капустный листок. Прилип, наверное, к бороде, а уж с неё спланировал в водку. Бин подцепил беднягу дрожащими пальцами и переправил в рот. Горько. Ох, как горько. Водка горькая. Жизнь горькая. Вот даже любовь, и та горькая.
– У, мерзкие твари, – погрозил несчастный кому-то за дверью, женщинам, наверное. Хотя вряд ли в это время за его дверью стояли женщины. Спали по своим хижинам или по домам, или даже по замкам, под завывание ветра, или под дикий храп пьяного мужа. А может под пенье соловья? Или даже флейты?
Мысль о флейте Бину так не понравилась, что он почти протрезвел. Ещё бы, ведь именно с заезжим менестрелем и наставила его жёнушка рогов на кудрявую рыцарскую головушку. Менестреля Бин, естественно, повесил. Вот за то самое место и повесил. Долго кричал паршивец, чтоб ему в Бездне только с овражными гномихами кувыркаться, да с ослицами ещё.
А жена? Гилеан свидетель, Бин свою жену обожал. А вчера бросил. Ну, не со стены замка в ров, а пока только в старый погреб. Хотел зарубить – рука не поднялась. Хотел запороть – побоялся увидеть её завлекательный задик и размякнуть. Вот и бросил. Пока. Попытался напиться, и то – не удалось. Водка какая-то не такая, что ли!? Или выпил мало? Бин поднял с пола тёмного стекла большую бутыль и набулькал себе полную чашу.
– Вот сейчас выпью и пойду, зарублю её, шельму, – пообещал рыцарь мутной жидкости, но не выпил. Не успел. Вмешался кто-нибудь из богов, пожалел блудницу.
– Э-э-э-й, – завыли далеко за стеной замка, а потом несколько гулких ударов в железные ворота разорвали благостную тишину ночи.
Бин подозрительно глянул на портрет своей жёнушки (три пиявки ей на задницу – по одной на каждую булку), или много будет. Да, ладно пусть пьют её гадскую кровь – ему, рогоносцу, ни капли не жалко. Жена умильно улыбалась с портрета. Бину даже показалось, что глазами она стреляет в сторону двери. Не иначе как очередного менестреля принесло.
– Э-э-э-й, – опять завыли у ворот и снова как в барабан вдарили. Аж, замок зашатался.
– Ну, всё! – Бин зарядил арбалет, перекинул его через плечо, вытащил из ножен висевший у камина (давно, кстати, погасшего) меч и чуть не рысью припустился к выходу.
