Софи ненадолго отвлеклась от старой рукописной книги. О чем-то задумалась? Нет, просто наблюдала, как за окном, полускрытым ажурной занавеской, медленно падают листья, тускло-рыжие и лимонные…
Сидящий напротив высокий смуглый мужчина бросал на девушку нетерпеливые взгляды, поблескивая черными глазами. Нервно приглаживал короткие темно-русые волосы. Несмотря на старомодный серый сюртук и отсутствие столичного лоска, этот человек, лет тридцати с небольшим, не был похож на флегматичного провинциального барина. В его позе, в выражении лица с резкими чертами ощущалось напряжение.
Софи медленно провела по лбу тыльной стороной ладони. Машинально оправила кружевной ворот синего шелкового платья. Потом чуть виновато улыбнулась собеседнику.
– Извините. Но это так завораживает… Осень прекрасна.
– Осень напоминает мне вас.
Девушка опустила голову, чтобы скрыть легкую усмешку. Густой темно-рыжий локон, выбившийся из прически, почти скрыл ее лицо.
– Вы слишком любезны, Роман Захарьевич, – наконец отделалась она пустой фразой и вновь углубилась в книгу, лежащую перед ними на мягкой скатерти.
Гость некоторое время созерцал комнату. Потом вновь проявил признаки нетерпения.
– Так что скажете, Софья Михайловна? Это подлинник?
– Несомненно. Семнадцатый век, филигран, голландская бумага… Чернила хорошо сохранились. Киноварь выцвела местами… О, а здесь страница вырвана! Интересно, как это произошло?
Софи осторожно, кончиками длинных пальцев провела по шершавой бумаге. Розовые губы тронула странная улыбка, а приятное лицо с мягкими чертами приобрело отстраненное выражение.
– Он бы расстроился, что книгу повредили. Он мне нравится…
– Кто? – удивился Роман.
– Переписчик.
– Как он может вам нравится, Софья Михайловна? – в блестящих глазах мужчины мелькнуло недоверие и легкое раздражение. – Или вы не только видите скрытое колдовство, но и зрите, так сказать, сквозь туман веков?
– Многое о нем – в этих страницах, – чуть взволнованно возразила Софи. – Ну, посмотрите сами. Хотя бы вот на эту – начинается с полуустава, но ближе к концу уже скоропись. Подобный труд не вменялся ему в обязанность. Ошибки в нумерации, сокращение оригинала… Возможно, переписчик уставал, даже был болен. В молитве, предваряющей текст, он горячо просил о здоровье. И все же… списывал рассказы о святых день за днем. Упорно и постоянно – и довел дело до конца. Он любил книги… как и я.
– А вдруг это тоже была женщина? – улыбнулся Роман Захарьевич. – Какая-нибудь монахиня или благочестивая боярыня?
– Нет. Это был мужчина. Желавший оставаться смиренным перед Богом, но и запомниться людям. Вечное противоречие – нас все время кидает из одной крайности в другую. Он хотел передать свое имя потомкам и просто его зашифровал. Переписчика звали Захария – как вашего отца.
