Если бы все, причастное жизни, умирало, а умерев, оставалось бы мертвым и вновь не оживало, – разве не совершенно ясно, что в конце концов все стало бы мертво и жизнь бы исчезла?
Платон. Федон
Последнее, что я помнил из своей земной жизни, – как крылатый многоликий Херувим вознес меня до седьмого неба. Передо мной открылась невообразимая картина: тысячи, нет – сотни тысяч ангельских чинов служили Тому, кто восседал во дворце из чистого золота, кто держал мироздание в Своих руках – могучих и справедливых. Это был Царь Духов, Владыка вечной славы. Ангелы непрестанно возвещали: «Свят! Свят! Свят Господь Саваоф!»
Но прежде чем я успел опомниться, все вокруг поплыло, смешалось в разноцветные фракталы, превратившись в психоделическую кашу. А затем… я очутился в безлюдной пустыне. Впервые в жизни я ощутил невесомость, будто мое тело стало легче воздуха. Над головой простиралось чистейшее голубое небо, словно бирюзовые глаза влюбленной красавицы, сияющие счастьем. Солнце, огромный огненный шар, излучало приятное тепло, слегка припекая мою и без того сухую кожу. Гелиос, казалось, гордился своей работой.
Прищурившись, я разглядел вдали мерцание воды. Идеальная гармония мироздания, такое нечасто встретишь в нашем мире. Я даже не пытался задаваться вопросом, где я и зачем, а просто с неописуемой радостью в сердце наслаждался тем самым покоем, что меня окружал. Но эта безмятежность длилась недолго, по крайней мере, мне так показалось. Оглушительный раскат грома потряс землю, его гулкое эхо еще долго отзывалась где-то у самого горизонта. Молнии тремя ослепляющими вспышками ударили в водную гладь, навсегда нарушив тем самым этот благостный покой. Я оцепенел: неведомая сила сковала все тело, оставив лишь возможность безвольно наблюдать за происходящим. Сгустки золотистой энергии с огромной скоростью ринулись в мою сторону, но, приблизившись, замерли в воздухе.
Вернул меня в чувство очередной раскат грома такой силы, что я почувствовал, как внутри меня все задрожало. Яркая фиолетовая молния вонзилась в песок буквально в двух шагах от меня, оплавив его. Я инстинктивно зажмурился…
Когда я, наконец, осмелился открыть глаза, то, к немалому своему удивлению увидел какого-то старца. Он был в белоснежных ризах, богато расшитых золотыми нитями. Скорее всего, это были не узоры, а какие-то неизвестные мне древние символы. Старец стоял прямо передо мной. Его лицо скрывал большой капюшон, а седая борода ниспадала почти до пояса. Отделяли Его от трех сгустков два золотых аналоя. На каждом лежала, нестерпимо сверкая в лучах, огромных размеров книга. Страницы одной из них были из кроваво-красного рубина, другая же, судя по всему – алмазная. Удивительно было то, что каждая страница в этих книгах была из драгоценных камней.
