Иван
– А ничего так они похороны справляют. Даже карусель есть, – сказала Машка, оглядывая пляж.
– Странная штука жизнь, – согласился Лумумба. Сегодня мы наслаждаемся её дарами, а завтра…
– А завтра расследуем убийство, – отрезала Гамаюн. – И советую поторопиться. Время уже пошло… О! Вон, блины продают, – ворона перескочила с моего плеча к наставнику, умильно заглядывая в глаза. – Купи птичке блинка!
– Сытое брюхо ум притупляет, – отомстил ей учитель, отворачиваясь от снеди и устремляя взгляд на плот, пришвартованный к берегу.
– Не знал, что вы были женаты, – не обращая внимания на вороньи вопли, я тоже смотрел на плот. Костер еще не запалили и на поленнице, на самом верху, можно было разглядеть тело князя, укрытое до подбородка. – Почему вы никогда об этом не говорили?
– Давно это было. Чего теперь вспоминать, – вяло махнул рукой Лумумба.
– Пошли, а то всё сожрут, а нам не достанется, – горячилась птица. – И рыбьих деток возьми. Вон тех, черненьких.
– Да вы-то никогда и не забывали, – хлюпнула распухшим носом Маха. – То-то кинулись, как на пожар, стоило ей пальчиком поманить.
– При всем уважении, мадемуазель, это не ваше щенячье дело, – спокойно так, даже добродушно, ответствовал Лумумба, всё-таки направляясь к лотку с блинами. – И впредь, раз уж вы пристали к нашей компании, советую испытывать к моей особе приличествующие статусу ученика трепет и пиетет.
– А то что? В лягушку превратите?
– Хуже. В червяка. Желтого земляного червяка.
Блинами торговала румяная тетенька в цветастом платочке, завязанном на лбу наподобие медвежьих ушек.
– Почем блины, красавица? – спросил учитель, доставая кошелек.
– За три копейки – канарейку, а блинок – за алтын, – улыбнулась продавщица.
– А давай на рубль, – учитель бросил в блюдце золотую монетку.
Тетка посмотрела с уважением и, протягивая пухлую кипу завернутых в бумагу блинов, добавила пластиковый стаканчик с медом.
– Почин дороже рубля, – сказала она, пряча монетку в карман обширного фартука.
Достав из жилетного кармана петушка на палочке, Лумумба протянул его тетке.
– Долг платежом красен.
– Да пошли уже… – взмолилась Маша. – Есть очень хочется.
– Прально, – согласилась птица Гамаюн. – Правда, чего тут есть-то? Разве что червячка заморить… – и ловко увернулась от Машкиного пинка.
Усевшись прямо на нагретые солнцем камни, мы принялись за еду. Вредная птица добилась, чтобы ей, в благотворительных целях, пожертвовали всю икру, и теперь радостно склевывала черные шарики.
– Вообще мне здесь нравится, – сказала Маха, макая свернутый блин в мед. – И весело и вкусно…
