– А он вообще кто? – Михеев прикурил на ходу, махнул рукой: спичка улетела в сторону скрюченным черным трупиком. Редкий снег, выдавленный Господом из серого неба, устроил ей негромкие похороны за пару минут.
– Кто, Развальский? Ну этот… Скульптор он. Большая и малая формы. В прошлом году бюст губернатора слепил, тому понравилось. Теперь в почете, для обыска ордер получить сходу сложно, нужны обоснованные подозрения, которых нет. Да и что искать? А вот глянуть бы надо.
Дорожка под ногами узкая, но протоптанная почти до земли, то и дело хрустят под подошвами замерзшие в лед травинки. Зеленовато-желтые, похожие на насыпанное специально еще с осени сено, так и оставленное зимовать. Но нет, никто руку не приложил, сама трава здесь растет.
Летом вокруг, считай, лес.
– И что мы у него забыли?
Харин промолчал. Напарнику хорошо, не холодно, видимо. Опять же курево душу греет, да и одет теплее. А вот он спросонья нацепил легкую, не по погоде, куртку – теперь мучайся.
– Начальство велело разобраться – вот и работаем. Осмотреть надо мастерскую, – все же выдавил Харин. – Рядом, получается, к парку почти относится. Может, и сам местный гений видел чего, слышал. Сам понимаешь, дело-то мутное…
Это вот да. Точнее и не скажешь: мутное. Третий труп в парке за неделю. Причем криминала по словам экспертов – ноль. Все трое чистый суицид. Ни пропавших вещей, ни следов борьбы, ничего. Даже телефоны у всех троих остались, по биллингу и нашли после заявлений о пропаже. Двое выбрали сочетание веревки с веткой (а, нет, пацан на ремне умудрился), но они-то мужики, крепыши и трудяги. А старушка вот вены вскрыла. Вены. Куском разбитого зеркальца из собственной косметички. В парке. Ночью, забравшись хрен знает куда в холмы правее центральной аллеи, где уже и не парк вовсе, а почти лес, хоть и негустой.
Мутное дело.
Вот от бабкиного… простите, тела новопреставленной Васильевой Марии Федоровны, тыща девятьсот тридцать… а, да не важно! Вот оттуда они и шли навестить скульптора. Не он один в длинном списке проживающих и работающих возле парка, но – сейчас на очереди.
Оба опера – курящий жеваную папиросу грузный Михеев и кажущийся совсем подростком (еще и яркая тонкая куртка) Харин – дальше шли молча. Конечно, умнее было бы добраться по дороге, сам скульптор так и делал: там расчищено, на машине подъехать можно. Но это крюк километра два. Сперва вернуться по центральной аллее к въезду, потом подняться до узкой улицы, словно нависающей над парком, а по ней уже пройтись минут пятнадцать. Либо так, как они – напрямик, по тропинкам, протоптанным неведомо чьими ногами.
