Старик бежал. Бежал настолько быстро, насколько хватало ему сил, часто спотыкался, падал, но упрямо поднимался с земли и снова бежал. Серой тенью он двигался вперёд с той невеликой скоростью, которую с превеликим трудом позволяли развивать его измученные артритом стариковские ноги. Непонятно было, как только могло выдерживать подобный бешенный темп его сердце, стучавшее внутри впалой грудной клетки так, словно хотело выпрыгнуть наружу или просто пыталось разбиться изнутри о рёбра, настолько гулкими и прерывистыми были его удары. Но старику, казалось, было всё равно, что он в любую секунду сделав ещё один, дающийся с невероятным трудом шаг может просто упасть и больше не подняться. Но он упрямо шёл дальше, нет, уже не бежал, а просто шёл, плёлся, еле волоча свои старые ноги, согнувшись едва ли не до самой земли и обхватив худые костистые плечи руками. А злой радиоактивный ветер Светящегося Моря яростно трепал его редкие седые волосы, поднимал тучи чёрной пыли, давно уже покрывавшей несчастного с головы до ног, швырял щедрыми горстями в лицо, забивал ею лёгкие. Пытался свирепыми порывами сбить с ног упрямца, неизвестно какими судьбами оказавшегося в самом сердце заражённых земель, засыпанных тоннами радиоактивного пепла с торчащими тут и там покорёженными, обугленными стволами мёртвых деревьев. Казалось сама чёрная пустыня вокруг недоумевала, как это он, этот жалкий убогий сморчок, это едва держащееся на своих худых как палки ногах недоразумение умудрилось до сих пор оставаться в живых посреди её смертельных объятий. И собиралась это досадное упущение в самом скором времени исправить.
Но старик упорно, как одержимый шёл и шёл вперёд к какой-то важной, одному ему ведомой цели. Видимо настолько для него важной, что заставила его в одиночку, без всего, практически раздетым пуститься в отчаянное, граничащее с безумием смертельно опасное путешествие. Вся его так называемая «защита» состояла из тонкого лабораторного халата, одетого поверх ещё более тонкой рубашки, который из белого давно уже превратился в тёмно-серый, старых драповых брюк и стоптанных, державшихся на честном слове ботинок. До сих пор несчастному везло. Несказанно, просто фантастически везло. Всего лишь час с небольшим назад ему посчастливилось обойти стороной огромную лужу диаметром ярдов около двадцати, глубиной по колено и наполненную до краёв вяло колышущейся зеленовато-коричневой жижей, по поверхности которой плавали хлопья мерзкой пены. Отвратительную жидкость, из которой состояла эта лужа, назвать водой ни у кого в здравом уме язык не повернулся бы, даже если этот самый гипотетический «кто-то» очень сильно этого захотел. Но страшна была не сама лужа, исходящая как и вся земля вокруг ядовитыми испарениями, уровень радиации снаружи и в глубине которой зашкаливал настолько, что казалось ещё чуть-чуть – и воздух вокруг просто начнёт светиться. Крайне опасны были те вселяющие животный ужас существа, что стояли, сидели, а порой и вовсе лежали в её мутных водах.
