Он почти чувствовал её кожу.
Через нейроимплант, встроенный в мозг, сквозь ту самую, едва уловимую грань, где реальность сдаётся в плен цифровому миру, к его пальцам прикасалось тепло. Идеальное, ровно 36.6 градусов. Не больше, не меньше. Он знал, потому что сам его задал.
– Лила, – его голос прозвучал хрипло в квартире, где они были вдвоём.
Перед ним ожила улыбка. Та, что он перекраивал десятки раз. Ширина – ровно на три пикселя больше, чем у приглянувшейся ему топ-модели. Изгиб губ – математическая кривая, вызывающая доверие и лёгкую, игривую тайну. Глаза – гибрид аквамарина и изумруда, с золотистыми искорками, которые он позаимствовал у картины старого мастера.
– Привет, Лео, – её голос был шёлком, обёрнутым вокруг его слуха. Ни единой фальшивой ноты. Чистый, сгенерированный симфониями его алгоритмов.
Его палец в виртуальности коснулся её щеки. И нейроинтерфейс с реалистичной точностью передал в мозг тактильные ощущения – лёгкое давление, упругость плоти, тепло. Почти как настоящая. Почти.
Почти. Это слово стало его проклятием.
Но в этот миг он решил его затопить. Затопить в ней.
– Ложись, – прошептал он, и его команда была одновременно мольбой.
Она улыбнулась, и это было смирением, обещанием и вызовом одновременно. Её пальцы, идеально пропорциональные, с мягкими подушечками и лунками ногтей, повторяющими форму миндаля, коснулись застёжки его виртуальной рубашки. Он чувствовал каждый микродвижение – призрачное давление, которое его мозг с жадностью достраивал до полноты ощущений.
Они оказались в цифровых сумерках спальни, которую он создал для них – комнаты без углов, где свет струился из ниоткуда, лежа на коже Лилы бархатными бликами. Он смотрел, как она сбрасывает с себя платье – не ткань, а поток сияющих частиц, рассеивающихся в воздухе. И перед ним предстало тело. Его Сикстинская капелла, его Галатея. Каждая линия была песней – плавный изгиб бедра, впадина талии, в которую ложилась его ладонь, будто отлитая для неё, маленькая, упругая грудь с ареолами цвета бледной розы, которые набухали под его взглядом, точно зная, что он этого хочет.
Он приник к её шее, и сквозь имплант к его губам пришёл солоноватый привкус кожи, который он когда-то сгенерировал, смешав память о морском бризе и капле росы. Её дыхание было тёплым ветерком у его уха, ритмичным и глубоким. Его пальцы скользили по её спине, вдоль позвоночника – каждой выпуклости, каждого позвонка, выверенного по золотому сечению. Её кожа была лишена памяти – ни единой родинки, шрама, ни волоска. Абсолютный, девственный ландшафт.
