Я – это мои воспоминания. Сложная конструкция из образов, отголосков и теней прошлого. Миллиарды синаптических связей, год за годом выстраивающих личность. Хрупкая нейронная паутина, неповторимым узором жизненного пути разостланная поверх полотна десятилетий. Я не была бы собой, если бы не мои воспоминания. Это они сделали меня той, кто я есть, от колыбели сопровождая в эту самую точку пространства и времени.
Кем будет человек, если отнять у него память? Превратится в недописанную картину, небрежно смазанную рукавом? Станет животным, существующим в моменте одними лишь инстинктами? А может, обратится в растение, лишённое корней и обречённым засохнуть? Я не знала. Мне оставалось лишь гадать.
* * *
… Четырёхмерный мир, сооружённый из привычных измерений и времени, развалился на рыхлые комья, смешался в причудливое многокрасочное месиво. Огромная незримая поварёшка помешивала кашу из направлений, явлений и временных промежутков – сознание моё стало прибежищем хаоса. Хаосу не было начала и конца, он стекал сверху и проваливался под ногами. Я более не ведала себя и мир. Я постепенно распадалась вместе с окружающей действительностью, растворялась в хаосе, но неожиданно гигантский половник застыл на месте, осаженный чьей-то железной волей.
… – Движущиеся картинки, – прозвучало в самой ткани реальности, – что люди называют «кино»… Забавная выдумка. Забавно наблюдать. Отражения чужих судеб в кривых зеркалах. Внезапные повороты сюжета, хитросплетения воли, столкновения желаний и мотивов… Случайности и закономерности, коренным образом меняющие ход событий. Неизменный конец где-то за границей видимости. Всегда невидим, но где-то в шаге от тебя. Однако, в отличие развлечения под именем «кино», собственную судьбу можно посмотреть лишь единожды и без перемоток…
Голос замер и теперь словно ждал моей реакции, но я не отвечала. Я снова существовала – по крайней мере, надеялась на это. Я утопала в кресле, которое, казалось, не построили, а вырастили. Его вырезали из цельного ствола неведомого дерева, и где-то внизу, под полом, всё ещё пульсировали корни. Ни винтиков, ни стыков – лишь шершавая, почти живая кожа на подлокотниках и лакированные драконы, застывшие в полёте на спинке. Малейшие касания её поверхности отражались ощущениями на тёплых подушечках пальцев. Надкостница поверженного животного. Шёлк пепельной кожи. Паволока. Бархат.
Это кресло стоило дороже, чем чартерный звездолёт.
«Интересно – откуда мне известны эти мельчайшие подробности?» – вдруг подумала я и открыла глаза.
