– Митрич, покарауль чуток, дай до ветру сбегать. – Молодой парень, рыжий, весь в веснушках, в очках с перевязанной дужкой, переминался с ноги на ногу, опираясь на винтовку. – Будь человеком.
Окоп был заглублён в землю на метр, с бруствером, скрытым под спёкшимся снегом, с бревенчатыми стенками и полом, выложенным кругляком. Он свободно вмещал пятерых бойцов, рядом с пограничниками на деревянных козлах лежали три дохи ушедших в патруль товарищей. Метрах в двадцати от укрытия по вырубке шла накатанная зимняя дорога, петляющая по лесу, весна в этом году припозднилась, но солнце, с каждым днём поднимавшееся всё выше, спекало снежную крошку в наледь. От окопа расходились протоптанные в снегу тропинки, по которым пограничники обходили территорию.
– Не положено, – Дмитрий Сомов, которого все в погранотряде называли просто Митричем, был старше собеседника, лицо его было прорезано глубокими складками, нос картошкой и пухлые щеки придавали ему простоватый вид. Шапку он снял, тёмные волосы растрепались, немного скрыв залысины. Митрич сидел на деревянном ящике на дне окопа и точил нож, рядом на ящике стояли термос и котелок, сложенные в стопку жестяные тарелки. – Тебя тут для чего оставили? Границу сторожить государственную, пока командир Миронов твоих товарищей ищет, а не ногами дрыгать, словно пиздрик. Граница, товарищ комсомолец, дело сурьёзное, ну как враг попрёт, а ты там выставил хозяйство напоказ вместо кулемёта. Хочешь до ветру, вон, на краешек отойди и пруди, не приведи увидит командир, что пост свой оставил, осерчает, а мне за тебя оставаться не положено, мы люди мирные, вот, еду разносим. И так с вами задержался.
– Живот бурчит, Митрич, войди в положение, ведь нет никого, – рыжий свёл колени вместе, чуть присел, скривился. – Обделаюсь прямо тут. Десять минут с винтовкой посиди, если что, пальнёшь.
– От ты какой шебутной, Петруха, – Митрич сплюнул. – Нечего жрать подозрительный продукт, да ещё дармовой. Вон, глянь, командир твой наконец-то возвращается с потеряхами, у него и отпрашивайся.
По протоптанной в глубоком снегу тропе через подлесок к наблюдательному посту гуськом шли трое, впереди щуплый человек в будёновке и коротком тулупчике, за ним ещё двое, поздоровее. До окопа им оставалось метров сто.
Петруха обрадованно закивал, скинул доху, вслед за ней, чуть не оторвав пуговицы – шинельку, отшвырнул винтовку и побежал в сторону возвращавшихся пограничников. Когда он перелезал через снежный завал, очки с красноармейца слетели, он подхватил их, нацепил, как были – заляпанные снегом, на нос. До своих Петруха не добежал метров пятнадцать, остановился, а потом бросился назад.
