Телефонный звонок потревожил тишину пыльной квартиры. Скель, дремавший на полу, шевельнулся, приоткрыл глаза, выбирая: «Вставать, идти в прихожую, снимать трубку со старенького аппарата или пропустить дребезжащий звук мимо ушей, возвращаясь в безмятежное окаменение?» Тело поднялось до того, как разум принял решение. Инстинкт заставлял двигаться, менять форму, спасаясь от превращения в безмятежную каменную глыбу, не ведающую страстей и забот. Скель и так уже растерял почти все потребности и желания, выбирался из дома раз в месяц, гонимый нуждой – за крохами чужих жизней.
Тело изменялось, роняя чешуйки щебня. Ладонь обрела подвижность, губы смягчились, горло вернуло возможность издавать звуки. Телефон терпеливо трезвонил, словно тот, кто дожидался ответа, знал, что трубку снимут не сразу. Может быть, и знал – по городскому номеру могли звонить только давние знакомцы, новых у скеля не было.
– Алло? – прохрипел он в трубку.
– Лев Евгеньич? Лев Евгеньич, вы? Это Мариванна с почты.
– Здравствуйте, голубушка моя! – вместе с голосом возвращалась манера поведения, соответствующая выбранной личности, особенности речи и употребляемые обращения. – Как поживаете? Как здоровье, как внуки?
Мария Ивановна разразилась трескучей речью, изобилующей перечислением хворей и радостей. Скель выслушивал ненужные известия, зная, что бывшая соседка сама доберется до причины звонка. Так оно и вышло – после очередного рассказа о непутевом внуке-студенте Мария Ивановна спохватилась, сообщила:
– Ох, чуть о главном не позабыла! Письмо пришло. На дедов адрес, на дедово имя. Я даже в почтовый ящик его кидать не решилась. Заливает ящик-то, козырек совсем сгнил и раскрошился. Что делать? С оказией вам письмецо передать?
– Отправитель указан? Не сочтите за труд, голубушка, скажите, кто дедову память потревожил?
Покойный получатель письма был наполовину вымышленным, наполовину существовавшим. Когда-то скелю удалось обменять сундучок самоцветов на паспорт Даниила Федоровича Бархатцева и свидетельство о рождении его внука, Льва Евгеньевича Бархатцева, погибших в железнодорожной катастрофе. Прикрывшись личиной Даниила Федоровича, он купил дом в захудалом уральском селе, из которого бежала молодежь, оставлявшая стариков умирать в ветшающих домах. Прожил там год, подружился с соседями – Мария тогда еще была звонкой хохотушкой, не ведавшей болезней и горестей. А потом уехал в город Свердловск и больше никогда не возвращался. Скель, таивший долгожительство от людей, сумел выправить официальный паспорт на имя Льва Евгеньевича Бархатцева. Сам у себя унаследовал дом, съездил в село, заново перезнакомился с постаревшими соседями, подкрепил коробкой конфет просьбу извещать его о письмах и людях, которые могут разыскивать деда. Мария Ивановна звонила ему трижды, докладывала о ходоках, дергавших двери старого дома. Аукнулись темные делишки, сбыт кладов и покупки паспортов. Как аукнулись, так и заглохли: скель сменил личину и сбил ищеек со следа. А теперь вот – письмо.
