Тишина. Не благодатная, а мертвая, гулкая, как пустой кувшин. Он открыл глаза – вернее, ощутил, что видит. Небо над ним было цвета старой запекшейся крови, затянутое дымом, что не мог рассеять ветер, давно покинувший эти места. Он лежал. Не на земле, а *в* ней. Грязь, холодная и липкая, как кровь демона, обнимала его латы, пытаясь затянуть в свое мрачное лоно. Он попытался пошевельнуться. Мышцы ответили тупой, далекой болью, знакомой и в то же время чужой. Но внутри… Внутри было не больно. Внутри было *ничего*.
Он поднялся. Скрежет металла о камень разорвал тишину, слишком громкий, слишком живой в этом мертвом месте. Он стоял на поле, где закончилось все. Великое Сражение. Память о нем была как дым: обрывки криков, вспышки магического света, ярость, страх, сталь, впивающаяся в плоть. Его плоть? Он посмотрел вниз. Черные латы, когда-то сиявшие зловещим блеском, теперь были покрыты грязью, копотью и бурыми разводами. Его латы. Но он не чувствовал их веса, не чувствовал стеснения движений. Он чувствовал лишь пустоту там, где должно биться сердце, где должен бушевать гнев или литься скорбь.
Он шагнул. Шаг был тверд, тяжел, но лишен цели. Куда? Зачем? Вопросы висели в пустоте его сознания, не находя отклика. Он обернулся, окидывая взглядом поле брани. Горы трупов, человеческих и не только, искореженные доспехи, сломанные знамена, воронье, черное пятно на багровом небе. Запах тлена и гари стоял невыносимый, но он не морщился. Запах не вызывал отвращения. Не вызывал *ничего*. Он был лишь наблюдателем в собственной броне. Черный Рыцарь. Это имя всплыло из глубин пустоты, как щепка из океана. Его имя? Его звание? Его *он*? Он не знал. Он знал лишь, что здесь, на этом поле, он потерял что-то. Не руку, не глаз. Нечто куда более важное. Нечто, что делало его *собой*. Душу. Слово эхом отозвалось в пустоте, холодное и бессмысленное. Он повернулся и пошел прочь от поля смерти, унося с собой лишь латы и всепоглощающее Ничто.
Он шел. Дни сливались в серую полосу под ногами. Солнце вставало тусклым диском, садилось кровавым шаром, не согревая и не радуя. Леса, через которые он пробирался, были больны. Деревья стояли голые, кривые, ветви их скрючены, как пальцы умирающего. Листья, если и были, то черные, ядовитые. Звери встречались редко – тощие, озлобленные твари с горящими в темноте глазами, которые шипели и прятались при его приближении. Они чуяли смерть, идущую в черных латах. Не его смерть. Смерть, которую он нес в себе.
Он набрел на ручей. Вода была мутной, с маслянистым отливом. Он наклонился, желая умыться, смыть вечную грязь сражения. Его руки в стальных перчатках коснулись воды. И он увидел. Отражение. Пустой шлем. Темная прорезь для взгляда, из которой не светились глаза. Только чернота. Глубокая, бездонная чернота. Он поднял руку к лицу – вернее, к тому месту, где должно быть лицо. Сталь встретилась со сталью. Ни плоти, ни тепла. Только холодный, неживой металл. Ужас должен был охватить его. Паника. Отчаяние. Но ничего не пришло. Только холодное осознание факта: под латами не было тела. Не было лица. Был ли он когда-то человеком? Или демоном? Или чем-то иным? Память молчала. В ней были лишь обрывки сражения, клинки, заклинания, боль других, но не его собственная. Он был пустой оболочкой, ходячей могилой для самого себя.
